Песня для Корби
Шрифт:
— Дед разбил стекло пистолетом, а я просунулся внутрь и сдвинул щеколду, — объяснил Корби.
— Зачем? — спросил Крин.
Корби почувствовал, что у него пересыхает во рту. Он видел, как вокруг машин и по полю ходит множество людей. Его друзья стояли рядом со своими вещами. Поодаль от них курил водитель труповозки. Барыбкин рассматривал примятую траву и что-то втолковывал одному из патрульных.
— Когда дед подошел, мы с друзьями там стояли, — объяснил Корби, — и сквозь стеклянную дверь увидели, как убийцы спускаются по лестнице и выходят в коридор.
Крин задумался.
— Ваш дед всегда ходит с оружием? —
— Не думаю, — нервно ответил Корби, — но если Вы спросите, все ли у него дома, я за него не поручусь.
Он заметил, как у него потеют руки. Ему вдруг пришло в голову, что он может просто подставить старика. Достаточно сказать еще несколько слов, и тот начнет выглядеть едва ли не убийцей. Но он промолчал.
— То есть, Ваш дед взял пистолет после того, что Вы сказали ему по телефону? — уточнил Крин.
Корби лихорадочно облизнул губы. Ему совсем не нравилось, к чему могут подводить эти вопросы Крина. Внезапно в окно машины постучали. Вернулся Зотов. За его спиной стояла сильно крашеная тетка с маленькой собачонкой на руках и низкорослый небритый мужчина с глазами, горящими нездоровым интересом.
— Есть понятые, — объявил оперативник.
Крин поморщился.
— Идите к трупу, — приказал он. — Я буду через пару минут.
Корби понял, что это его шанс.
— Пришел дед, — быстро заговорил он, — и мы как раз увидели, как они спускаются. Мы замахали ему. Он подошел, разбил стекло пистолетом. Я просунулся внутрь и открыл дверь. Трое в масках побежали по коридору центрального корпуса. Мы за ними погнались.
Корби еле успел перевести дыхание и, не давая следователю времени на вопросы, продолжал.
— Дед приказал им остановиться, угрожал пистолетом. Они остановились, и в вестибюле школы мы их догнали. Ара стал вызывать полицию по городскому телефону.
Крин хмурился и кивал. Корби усилием воли заставил себя не отводить в сторону взгляд.
— Но тут они напали на нас, — скороговоркой закончил он. — Я растерялся. Нику разбили лицо, телефон сломали. Дед подстрелил одного и стрелял в другую, но чуть-чуть промазал. Это была девушка. Пуля сорвала маску с ее лица. Это она телефон сломала. И потом они убежали, а мы остались. У Ника было сильно разбито лицо.
— Ладно, — наконец, протянул следователь.
Корби услышал надрывный стук своего сердца. Он чувствовал себя так, будто убежал от своры собак. Крин задумчиво всматривался в его лицо.
— Ладно, — повторил он. — Пока Вы свободны.
Корби вышел из «уазика» и остановился, жадно вдыхая запахи летней ночи. Снаружи тянулись шеренгой машины. На частных легковушках подъехали прокурор, замначальника розыска и сильно напуганная директриса.
Корби знал, что ему следует предупредить Ару и Ника насчет каверзы с тем моментом у двери. Но вместо того, чтобы подойти к друзьям, Корби зашел за фургон труповозки и уперся лбом в ее пыльный холодный бок. Его оставили последние силы.
Он вдруг понял, что все это ему что-то напоминает. Машины, выстроившиеся в ряд, суетливые люди, Андрей с растекшейся под ним лужей крови. И он тоже кого-то себе напоминал. Наверное, самого себя. Так же, как и несколько лет назад, он чувствовал, что люди стали ему невыносимы. Он хотел отделаться от них, остаться один. И вот он стоит здесь, забившись в проход между машинами,
Корби внезапно вспомнил день смерти своих родителей. Видение прошлого было четким, осязаемым, будто сейчас все снова повторялось. Он — тринадцатилетний мальчишка — сидел за своим письменным столом и делал уроки. Было семь часов вечера пасмурного октябрьского дня. Снег еще не выпал, но листья с деревьев почти облетели. На улице было холодно и мерзко, порывистый ветер рвался в закрытое окно и звякал шпингалетом форточки.
Корби торопился разделаться с неподатливой математикой. Вечером по телеку крутили его любимый сериал — «Полицию Майами». Корби знал, что если он не доделает домашнее задание, отец не даст ему смотреть телевизор. Он писал формулы, жульничал, перемножая на калькуляторе трехзначные числа, и периодически поднимал голову, чтобы прислушаться. Его комната стеной граничила с лестничной клеткой; напрягая слух, он мог различить звук лифта, останавливающегося на этаже. Это бы означало, что родители возвращаются домой. Они должны были вот-вот приехать. Отец Корби работал менеджером в компьютерном салоне, а мать — бухгалтером в офисе автобусного парка. Отец на полчаса раньше заканчивал свой рабочий день и на машине забирал маму с работы. Иногда они задерживались, чтобы зайти в магазин.
Тогда они жили на верхнем этаже шестнадцатиэтажного дома. Из окон их квартиры было видно плоскую крышу колледжа для богатеньких детишек. За ним проходило шоссе, а за шоссе, немного в стороне, была школа самого Корби.
Корби дописал условие очередной задачи и прислушался. Лифт молчал. Зато ветер принес со стороны дороги визг тормозов. Звук был коротким и резким, как оборванный предсмертный крик. Потом раздался удар.
Корби вскочил и посмотрел в окно. Серая полоса далекой дороги тонула в сумерках. Один из придорожных столбов был поврежден, а в его полуразрушенном основании застрял вдребезги разбитый автомобиль. У обочины дороги, в нескольких метрах позади машины, лежал сбитый и отброшенный пешеход. Вокруг него стояло несколько человек. Корби понял, что это подростки. Теперь ему казалось, что они стояли там точно так же, как сегодня он и его друзья стояли над телом Андрея.
Он торчал у окна, напрягал глаза, чтобы рассмотреть маленькие фигурки, и не сразу заметил, что попавшая в аварию легковушка похожа на «ауди» его отца.
Рядом с местом аварии остановились два других автомобиля. Группа несовершеннолетних испугалась чего-то, и они бросились бежать в темноту.
Загорелись уличные фонари. Они загорелись так же, как и сегодня, так же, как загораются каждый день. При их свете Корби заметил, что разбившаяся машина имеет темно-синий цвет — такой же, как «ауди» отца. «Бывают же совпадения», — подумал он.
В половине восьмого он понял, что родители должны были приехать хотя бы пять минут назад. Его охватила слабость. Он почувствовал странную тянущую боль в левой стороне груди. До этого у него никогда не болело сердце, и он не мог понять, что с ним происходит. Он прижался лбом и руками к холодному стеклу — так же, как сейчас прижимался к фургону — потом не выдержал и побежал на кухню, к городскому телефону. Тогда у него еще не было своего мобильного. Он на память набрал номер матери. Прошла минута, две, три. Наконец, гудки оборвались.