Песня горна
Шрифт:
Всё было просто.
Они сто раз могли сорвать галстук с мальчишки силой.
Но им нужно было, чтобы мальчишка снял галстук сам. Мальчишка не снимал – и его били. Били третий день. Били зверски – и в то же время очень умело, чтобы случайно не убить. А под вечер пускали в ход небольшую батарею с похожим на змеиное жало оголённым на концах раздвоенным проводком – или просто зажигалку. Без особого энтузиазма, дозированно, чтобы Денис вспоминал об этом до утра.
Всё было просто. Правда – очень просто.
Шульце предложил то, видимо, единственное, чего Денис не мог сделать ни при каких условиях…
…На четвёртое утро Денис уже практически ничего не соображал
Но нет. НИЧЕГО не кончалось. У этого не было конца.
Сейчас он согласился бы ответить на любые вопросы, сделать всё, что угодно, – лишь бы прекратились мучения. Но его никто ни о чём не спрашивал и никто ничего не предлагал. Кроме одного. Но как раз это он не мог сделать.
Никак не мог.
Лёжа на полу, Денис смотрел на стену. Он разговаривал с тем единственным реальным человеком, который ещё помнился ему, – человеком в окружении чудовищ.
«Серёжка, я больше не могу, Серёжка. Я не знал, что это так страшно и больно. Я столько терпел, я терпел дольше, чем ты. Но я совсем уже не могу и ничего не помогает. Я думаю только о том, как мне больно, я ненавижу свой галстук, из-за которого мне больно!»
«А жить потом ты сможешь», – беспощадно спросил Серёжка.
«Но я и сейчас не могу, – возразил Денис. – Я не могу так жить. Мне больно».
Серёжка молчал, и Денис испугался, что он ушёл. Позвал вслух:
– Серёжка! Не уходи, не бросай меня!
Неожиданно он ощутил прилив сил. И подумал, что это, наверное, перед смертью. Сейчас за ним опять придут… а он мёртв. Хоть что-то радостное.
Тяжело двигаясь, он поднялся на четвереньки. Встать в рост не смог, только поелозил пальцами по стене. Ему хотелось как-то ускорить процесс… а ещё – чтобы движения не были бессмысленными. Он всмотрелся в темноту штрека – и неожиданно увидел впереди свет. Косой тонкий луч падал откуда-то сверху наискось. То ли раньше Денис не замечал его от боли, то ли снаружи не было солнца… впрочем – всё равно. Так, на четвереньках, он пополз к этому лучу, ясно понимая, что доползёт и умрёт. Но это уже было счастьем – умереть, ощущая солнечный свет на лице.
Ему казалось, что луч вот-вот исчезнет. И, когда он добрался до света, то это было чудом. Само по себе уже было чудом.
Солнце пробивалось в трещину в стене – не шире ладони Володьки, которого Денис сейчас отчётливо вспомнил. Дальше хода не было, только комковатая спрессованная стена породы. Видимо, когда-то тут произошёл взрыв – наверное, ещё даже до уйгуров, когда только-только образовывались эти горы…
…нет. Стоп. Что это? Какие-то… ящики, доски, что ли?
С присвистом дыша, Денис повалился на эти обломки. Поелозил среди них. Ящики, да. Старые. Кто-то вскрывал их. Света сверху хватало, чтобы всё это разглядеть, но Денис обязательно пропустил бы покрытый серой пылью листок в одном из разбитых ящиков. Но листок попал ему под пальцы, и Денис почти машинально поднял эту бумагу, стряхнул с неё густую пыль и поднёс к золотистой струйке живого света сверху.
Торопливо бежали по листу строчки – неожиданно ровные и чёткие, которым время, казалось, придало дополнительную стойкость и сделало вечными…
Сейчас они ворвутся. Ломают внешнюю дверь. Командир и все убиты. Радиация очень сильная. Земля всё ещё трясётся. Мы сделали
Денис осторожно перевернул лист. Там была картинка, рисунок – выгнувшись назад и закрыв лицо руками, на красный песок падал светловолосый мальчик. То ли падал, то ли пытался взлететь в белое небо… Неподалёку бежал, увязая в песке, человек с револьвером в руках – вроде бы лётчик. А перед ним струилась прочь почти неразличимая маленькая змейка…
Рисунок был чёткий, и строчки на обороте – тоже. И чёткой была надпись в левом нижнем углу:
Гена Рудин,
26-я школа, 7 класс.
«Маленький принц».
Денис опустил листок на колени.
И вспомнил голос Володьки – как будто тот встал рядом…
…В слепой крови, прокушена губа.Ему б давно сказать – мол, «не играю!»,Но… солнышко не светит самураюЗа гранью полосатого столба.Обрывками приставшая к спинеДуша его по краешку прошитаНервущимися нитями бушидо –И этого достаточно. Вполне…Серёжка его привёл, что ли? Наверное… они вместе, что ли… Хотя нет – Володька живой и не здесь. А Серёжка – вообще из книжки. Как всё перепуталось… книжки, жизни, друзья, враги…
«А ведь я всё равно не один, – подумал Денис спокойно. – Это они – одни. Крысы в норе. Забились сюда и дрожат, даже меня боятся. А я – не один. Ну так чего мне-то трястись?
Я – бессмертен. Странно, что я понял это только здесь. Смешно, что не понимал раньше. И не надо их бояться. И даже злиться на них не надо. Разве на крыс люди злятся? Просто уничтожают, и всё».
И – как по волшебству! – подумав это, он увидел возле самой своей ноги – даже странно, что раньше не замечал! – пистолет.
Это был старый – очень старый – «парабеллум». Пыльный, и едва Денис поднял оружие и отряхнул с него пыль, то увидел, что кое-где воронение сменили пятнышки ржавчины, но, когда он взялся за выпуклые «глазки» затвора и потянул, тот передёрнулся с отчётливым маслянистым клацаньем и выбросил золотисто-оранжевый патрон.
Сухой прохладный воздух пещеры сохранил оружие. Правда – неизвестно было, годятся ли для стрельбы пролежавшие без упаковки не меньше восьмидесяти лет патроны. В обойме их было всего три, считая тот, вылетевший. Но Денис почему-то был уверен: патроны годятся.