Песня горна
Шрифт:
Как был уверен и в том, чей это пистолет. И не удивлялся тому, что пистолет – уцелел. Чудо? Пусть чудо. На свете много чудес. Ему-то это известно точно. Остаться бы в живых, чтобы рассказать об этом – всем-всем-всем. Чтобы не смели не верить в чудо и не бороться за него.
Он посмотрел на лист. Аккуратно сложил его вчетверо, спрятал во внутренний карман. Сел ближе к стенке и стал ждать, расслабленно держа руку с пистолетом на коленях и глядя на вход – на обведённую тонкой светлой нитью невидимую дверь в коридор.
Когда засов клацнул, Денис улыбнулся.
За
Но нет. Убитым быть – это слишком. Слишком.
Первым вошёл… да нет – вбежал, торопится чего-то… помощник Шульце (а точнее – палач), здоровенный казах по имени – Денис его запомнил – Ержан. Запомнил, потому что много раз слышал: «Ержан, не перестарайся… ещё раз давай-ка, Ержан… вот так, Ержан…» Словно бы споткнулся, но удержался на ногах, нашарив взглядом Дениса – дальше, чем его оставили вчера, – и этим же взглядом зацепившись за оружие в руке мальчишки. За какую-то секунду лицо его сделалось плоским, стёрлось, глаза подёрнулись стылым маслом. Он вытянул руку, даже не пытаясь достать до автомата и сказал:
– Не-не-не-не…
Пуля попала ему между глаз, и он тяжело рухнул вбок и назад, расплёскивая кровь из затылка.
Шедший следом Шульце – он не видел из-за спины Ержана, что происходит, и вошёл следом – напрягся и стал похож на большую страшную кошку. Доля секунды – и он метнулся назад и вбок, за косяк, перехватывая автомат, но Денис уже выстрелил второй раз, и немец, тихо охнув, развернулся по оси, ударился лицом в дверь, присел и выпал головой в коридор. Приподнялся на локтях, изумлённо посмотрел на Дениса… и осел – теперь уже совсем – с коротким, почти радостным выдохом. Стукнул о каменный пол затылок.
Денис всхлипывающее втянул воздух. Но позволил себе лишь секундную передышку – рывком добрался до трупов, снял с Шульце автомат, забрал у обоих и положил рядом семь магазинов и три гранаты. Выстрелы, конечно, слышали, они по коридорам далеко понеслись – и сейчас…
Денис покосился на Шульце. Тот глядел стеклянно и недоумённо, будто так и ушёл, силясь разгадать какую-то очень-очень важную для него загадку.
– ТВОЙ мир подохнет с тобой, – сказал Денис, вспомнив слова, которыми пытался посмеяться над ним Шульце. – Потому что ты обо ВСЕХ не думал.
И тут зачастили выстрелы.
Снаружи. А потом разом оборвались – и Денис услышал…
– Всем бросить оружие! – Голос Кенесбаева был искажён мегафоном, но всё равно легко узнаваем. – Те, кто не бросит оружие по счёту «тридцать», будут убиты! Я начинаю отсчёт! Всем бросить оружие – раз!.. Два!..
…Больше всего Денис боялся, что умрёт сейчас. Что умрёт, пока тащится по этим коридорам. Он падал и полз на четвереньках и животе. Потом поднимался по стене, делал два-три жутких вихлястых шага – и падал снова, и полз. Сил не было даже на то, чтобы заплакать. Он полз вечность, и с каждым его движением сердце замирало, думая – остановиться или нет?
И дарило истерзанному победившему мальчишке ещё шаг. Ещё рывок.
Он почти не поверил, что кончилась эта вечность (около минуты), и он выпал на широкое низкое крыльцо (на нём лежали возле тяжёлого пулемёта два трупа с простреленными точно между глаз лицами) –
И там, внизу, на склоне, нелепо задирая руки, неподвижными покорными сусликами-столбиками торчали за камнями бандиты. С десяток – всё, что осталось от «Либерии». Безоружные (а точнее – побросавшие оружие) и жалкие, похожие на попавших в ловушку крыс… нет, в них не осталось даже крысиной злости и храбрости. Так. Комки дрожащей протоплазмы.
А ещё ниже легко и быстро взбегала-взлетала на склон косая цепь спешенных казаков и полицейских, на правом фланге которой бежал…
…– Па-па-АААА!!!
От истошного крика Дениса посыпались со скал струйки камней…
Пять дней Денис ел и спал. Точнее – спал и ел в полусне. И снова спал. Он видел и понимал, что за него беспокоятся люди вокруг и всех узнавал (вернее, не всех, потому что в доме перебывала куча незнакомого народа). Он даже понимал, что говорят эти люди, понимал, что его лечат… он даже помнил ладони – твёрдые, незнакомые – похожие на какие-то странные излучатели, и понимал, что это не мама, мама так не умеет – это паратерапевт, откуда-то здесь взявшийся… Но сил как-то реагировать не было. Каждый раз, когда он просыпался, то отмечал только одно: «Дома. Не сон» – и этого хватало для полного счастья.
Окончательно Денис пришёл в себя утром. Ранним, когда за окнами ещё только начинало светать. Он потянулся, зевнул… и понял, что жив, что прежний.
Мальчишка привстал на локте.
Олег и Володька спали на полу у кровати, на расстеленном одеяле. А на спинке стула возле стола алел галстук.
Денис зажмурился. Ему показалось, что концы галстука заплясали языками злого огня… но это была лишь секунда. Потом Денис протянул руку и взял галстук, как берут руку старого друга.
Он красный. И кровь Дениса не будет на нём заметна. Но сам Денис будет знать: она – здесь.
– Здравствуй, – прошептал Денис. – Вот видишь, я не предал тебя.
В следующий миг его отшвырнуло на постель – мимо кровати промчалось к выходу что-то, очень похожее на торпеду. Правда, торпеды не вопят:
– МааААА!!! ПааААА!!! Денис совсем живой!!!
Володька не тратил времени на разговоры не по существу. Встать Денис не успел – на него навалился вскочивший с пола Олег.
– Живой, очнулся… живой, очнулся… – и явно старался исправить эту ошибку, тиская Дениса, как борцовский манекен.
Денис услышал в коридоре перебивающие друг друга шаги, громкие голоса родителей, визг Володьки, оханье Ольги Ивановны, ещё чей-то бас… вот только дождаться, пока они войдут – не смог.
Он так и уснул снова, до смерти перепугав Олега, решившего, что друг умер-таки в его объятиях, не сказав последнего «прости» близким и родственникам.
Уснул уже совершенно обычным, нормальным сном и не видел, как понявшая это Валерия Вадимовна обняла мужа и навзрыд заплакала от счастья.