Песня ветра. Ветер перемен
Шрифт:
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и Рада дышала искоркой, вдыхала ее всей грудью, не думая ни о чем, лишь чувствуя, как по каждой клеточке ее тела струится эта мягкость и ласка.
– Это необыкновенная песня, искорка, - наконец, смогла проговорить она, и слова показались совершенно пустыми по сравнению с тем, что горело и пело в ее груди. – Это самое красивое, что я когда-либо слышала.
– Спасибо, Рада, - тихо ответила Лиара, неотрывно глядя на нее.
В ее задумчивых штормовых глазах Раде на миг привиделись другие глаза – Серебристые, словно звезды, и Улыбка, Хохочущая молодая дерзость, раскинувшее руки небу детское счастье.
Больше они не сказали друг другу ничего, просто потому, что говорить ничего и не нужно было. И когда Рада вновь улеглась на свое одеяло и закрыла глаза, сон пришел сразу же, тихий, спокойный и крепкий.
========== Глава 29. Торговец
В воздухе отчетливо пахло солью, и бесконечный ветер с севера все дул и дул в лицо, не ослабевая ни на миг, заставляя морщиться и зябнуть, пробираясь холодными пальцами за воротник куртки и в рукава. Гардан уже успел забыть это ощущение, пока шлялся по пыльным дорогам внутренней Мелонии, и нельзя было сказать, чтобы он всей душой вновь радовался продирающему до костей ветродую. Но это всяко было лучше, чем пылища и духота Латра, и дышалось здесь гораздо легче, чем там, где глотку пережимали тысячи законов, правил, обычаев и дурацкого придворного политеса. В Северных Провинциях законы если и соблюдались, то только потому, что того хотели те, кто это делал, а не потому, что кто-то мог заставить их эти законы соблюдать.
Разбитая дорога совсем раскисла от бесконечной мокрой ряби, которая сыпалась здесь с неба почти что круглый год за исключением пары солнечных месяцев летом. Над головой стыло перекатывалось серое небо, однообразное и угрюмое, протяжно кричали издали чайки. Гардан привстал в седле, щуря глаза, чтобы лучше видеть. Горизонт на севере был совсем размыт, земля будто обрывалась рваным краем прямо в небо, а это означало, что он достиг берега Северного Моря.
Копыто чалого громко плюхнулось в глубокую яму, и конь пошатнулся, от неожиданности тряхнув головой. Гардан нагнулся в седле и устало похлопал его по гнутой шее, пробормотав под нос:
– Ничего, приятель, уже приехали. Потерпи.
С того самого утра, как Далана забрали себе Марны, Гардан гнал и гнал без остановки и отдыха на север. Он не мог сказать, что же подстегивало его больше: зловещие слова Марны, объявленный ей Танец Хаоса или прямой приказ, что сжал все его тело невидимыми тисками. За эти недели, что прошли с того дня, ощущение это лишь усилилось: казалось, будто на него накинули мелкую рыболовную сеть и стягивают ее, все сильнее и сильнее. Спать было невыносимо – Гардану казалось, что он задыхается, и он то и дело просыпался. В течение трех недель пути до Мериадора и еще четырех дней по дороге до побережья он нормально не проспал ни одной ночи, хоть и не жалел монеты, останавливаясь лишь на постоялых дворах, чтобы дать отдых измученному телу. Есть он тоже не мог: пища потеряла вкус и едва лезла в глотку, словно одноглазый взгляд Марны так и буравил ему затылок, без конца шепча: «Тебе нужно выполнить приказ. А ты вместо этого сидишь и жрешь, тратишь впустую драгоценные секунды. Разве не помнишь, что я сказала тебе?» И тогда Гардан в спешке дожевывал последний кусок и вновь влезал в седло, чтобы и дальше натирать зад, отмеряя милю за милей.
Измаялся и чалый. Он сильно похудел, и ребра выпирали из-под покрытой разномастными пятнами шкуры, все больше спал во время даже самых коротких привалов, да и прихрамывал на заднюю ногу. Гардан осмотрел его вчера вечером: подкова с левого заднего копыта почти что отодралась и держалась на одних гвоздях. Возможно, чалый уже успел потерять ее: проверять у Гардана сил не было, как и времени, чтобы подковать его на придорожной кузне.
Так что теперь, когда на горизонте маячила серая полоса неба, сливающегося с морем, у Гардана слегка отлегло от сердца. Где-то впереди, за поросшим прошлогодней спутанной травой холмом, должна была лежать Лебяжья Гавань, прозванная так рыбаками за нестерпимую вонь. Там Гардан сможет наконец-то связаться с нужными людьми и передать послание по всему побережью.
Сначала он подумывал о том, чтобы пойти к Лорду Северных Провинций, какому-то очередному дурачку, согласившемуся рисковать собственной шеей за не такую уж и большую плату и делать вид, что он здесь хоть чем-то управляет, но потом отбросил эту мысль. Лорда никто не станет слушать, ни одна живая душа, просто потому, что он представлял здесь центральную власть, до которой местным не было никакого дела. А вот связаться напрямую с пиратами – людьми крайне суеверными и опасливыми, которые не понаслышке знали, что такое гнев Марн, - это было уже гораздо более удачной идеей, и, взвесив все за и против, Гардан все-таки решил поступить именно так. Да, пираты были сумасбродны и вольнолюбивы, да, им все было нипочем и никто не указ, но они должны были устрашиться гнева Марны. В конце концов, лишь самые удачливые из них доживали до того, чтобы качать на коленях своих внуков, остальных забирало
То, что случилось три с половиной недели назад в деревушке на подступах к Ронтису, до сих пор не шло у него из головы. Перед глазами как живое стояло лицо Провидца и громадный глаз, с интенсивным стремлением и подчиняющей волей разглядывающий насквозь существо самого Гардана. Никто в той деревне не усомнился в словах мальчика, никто не посмел и рта раскрыть, оспорить хоть что-то, из переданного им послания. И полетели по всем дорогам Мелонии во все стороны слухи, один другого страшнее. О Марнах, что предрекли Танец Хаоса, о Конце Мира и новой войне. О том, что Мелония падет, о том, что Боги прогневались на Мелонию, потому и уничтожили короля, а Рада была карающей рукой Марн. Нет, это Сети’Агон переманил ее на свою сторону, и именно по его воле она убила короля и Лорда-Протектора, чтобы приблизить Конец Мира. Нет, она была Аватарой, и не была ей. Что только не наслушался Гардан за последнее время в тавернах от трактирщиков и торговцев, и от всех этих слухов волосы на голове шевелились. Одно только было странно: несмотря на то, что никто не знал имени Провидца, его рода и происхождения, однако все настойчиво увязывали его пророчество с Радой, и Гардану оставалось только хмуриться. Было ли это совпадением? Или и на этот раз Марны передавали свою волю, только уже другими устами и в другой форме?
Естественно, что после того, как Провидец изрек свое первое пророчество, церковь Кану буквально атаковали со всех сторон деревенские, кинувшиеся к нему за исцелением, благословением или чем-то подобным. Мальчик находился без сознания в первые часы, и старому жрецу удалось вытолкать всех любопытных прочь, не позволив им взглянуть на него. А в полночь он забрал с заднего двора тощую лошаденку, нагрузил на нее нехитрых пожиток и заявил, что поедет вместе с Гарданом и Провидцем на север. План его состоял в том, чтобы отвезти мальчика в Дер, в тамошний известный на всю Мелонию монастырь, но прежде всего – под надежную защиту каменных стен самого города, в котором Провидца не потревожат бестолковые паломники и фанатичные верующие. Гардан был донельзя удивлен здравостью хода мысли жреца – до этого ему попадались лишь зажравшиеся толстосумы, которые из всего пытались извлечь выгоду, прикрывая свой зад знаменем Молодых Богов. А этот старикашка по имени Илан чистосердечно стремился лишь защитить мальчика и говорящих через него Марн, не требуя ничего взамен. Поколебавшись, Гардан все-таки согласился взять его с собой, и следующие две недели они ехали вместе.
Провидец пришел в себя спустя сутки после того, как через него заговорили Марны. Только теперь это был уже совершенно не тот улыбчивый и скромный мальчик, так странно похожий на Черного Ветра и не имеющий ничего общего со своим отцом. Да, глаза Провидца вернули себе привычный чистый голубой цвет, а око во лбу закрылось до поры, став похожим на большую шишку, но теперь взгляд его был все время затуманен, мальчик казался погруженным в себя, почти не разговаривал и смотрел в пространство перед собой, словно видел что-то, не видимое больше никому. На расспросы он отвечать отказался, смиренно проговорив, что отныне принадлежит Марне Деве, и своих собственных мыслей в его голове больше нет, а тревожить ее и звать из-за какой-то мелочи он не будет. Во всем остальном он выглядел так же, как и раньше: ел, спал, трясся в седле рядом с ними, только все больше молчал. Насчет того, чтобы укрыться в Дере, Провидец лишь кивнул, стерпел, когда Гардан с Жрецом перевязали ему голову шерстяным шарфом, чтобы скрыть око во лбу и избежать толп паломников, бредущих за ними по дороге. Вот только Гардан все равно чувствовал себя рядом с ним уже совершенно иначе, и его не отпускало ощущение, словно даже сквозь закрытое веко, сквозь толстый шарф Марна Дева все равно наблюдает за ними из головы мальчишки.
С тех самых пор он чувствовал себя словно бы вывернутым наизнанку. Как будто в тот миг, когда пророческие слова сорвались с губ Провидца, все его прошлое обрушилось карточным домиком, рассыпалось в труху, и ветра перемен унесли ее прочь, развеяв над полями. Никогда еще за всю историю Этлана не случалось, чтобы Марны напрямую вмешивались в жизнь людей, и Гардан и не чаял, что это случится на его глазах. И сейчас он чувствовал себя флюгером, который отчаянно мотает из стороны в сторону ветер, с этой стиснутой волей Марны кожей и приказом, что был ему дан. Возможно, я тоже теперь не принадлежу самому себе, как и Провидец. Возможно, теперь я тоже лишь фигурка в руках Марн, которую они двигают по собственному желанию. Гардану было не по себе от этого.