Песня ветра. За Семью Преградами
Шрифт:
Сквозь связь между ней и Радой Лиара ощутила, как все существо Рады собирается в один тугой, готовый к броску комок, и в самом его центре пульсирует, будто сердце, алая ярость. Понял это, причем без всякой связи, и Витор, непроизвольно отступив на шаг от Рады так, чтобы между ними оказался тяжелый стол из дуба.
– Я тебя предупреждаю, Рада, - внезапно осипшим голосом проговорил он. – У меня за стеной десять человек…
Рада напряглась еще больше, и Витор замолчал, так и не решившись договорить.
В комнате повисла напряженная тишина, а потом Лиара тихонько тронула Раду за твердую, как камень, руку.
– Раз Мей
Несколько мгновений еще Рада колебалась, судя по ощущениям, разрываясь между желанием поскорее уйти отсюда или все-таки свернуть перед уходом шею Витору. В конце концов, она тяжело кивнула и проворчала сквозь стиснутые зубы:
– С меня уже хватит этой поганой страны и этих проклятых людишек. Наверное, и вправду пора уходить.
Не сказав больше ни слова, она отбросила в сторону пергамент и первой вышла из комнаты, а Найрин с Лиарой вновь пристроились за ее плечом, оставив перепуганного Витора все также жаться к обеденному столу.
– Надеюсь, она позволит мне открыть врата сразу же, как мы покинем поместье, - негромко сообщила Найрин, склоняясь к Лиаре. – Потому что меня уже тошнит от этого места, честно говоря. Не думала, что можно думать о низинниках еще хуже, чем анай уже о них думают, однако, Грозная всегда любила шутить.
– В этих краях не все такие, Найрин, - взглянула на нее Лиара, ощущая глубокую тоску. – Есть и добрые люди с чистыми сердцами.
– Знаю, Светозарная, вы ведь тоже из этих краев, - слегка смягчилась Найрин, взглянув на нее. – Но если все яблоко покрыто гнилью, и лишь один его бочок все еще сладкий, будешь ли ты его есть?
Слуги вжимались в стены, стремясь убраться прочь из-под ног разъяренной Рады. А Лиара шла следом и думала о словах Найрин. Великая Мани, как же я хочу поскорее оказаться в Данарских горах! Прости меня за это желание бежать отсюда как можно быстрее. Прости.
========== Глава 36. Принятая жертва ==========
– Расслабьтесь, - тихий голос Найрин плыл сквозь помещение, медленный и вязкий, будто ртуть. – Прогоните прочь все мысли, не думайте ни о чем. Есть только Огненная в вашей груди, есть только Ее свет и Ее тепло. Ощутите, как Она наполняет вас.
За окнами темнела ночь, полная звезд и мерцающего снега. Сугробы уже отяжелели, дряхлые, закостеневшие после долгой зимы, и первое весеннее солнце подтапливало их, с каждым днем слизывая раскаленным языком слой за слоем старого снега, делая их все ниже, все слабее. Горы полнились сыростью, влагой, что испарялась с поверхности сугробов и теперь стояла в воздухе, оседая на одежде и волосах, покрывая лицо тонкой влажной пленкой. Сильно пахло сосной и камнем, и этот запах пробивался даже сквозь толстые бревна стен Зала Совета. И вдыхая его, Рада чувствовала, как в груди все сильнее и сильнее разгорается пламя. Будто в топку в груди кто-то швырял одну за другой охапки трескучей, ярко горящей сосны. И правда, Огненная, Твое дерево. Смолистое, разгорающееся так быстро, горящее так жарко.
– Огненная течет в ваших венах. Огненная дышит в вашем сердце. Огненная в вас.
Рада почти чувствовала это. Невыносимое давление на грудную клетку, где за толстым слоем мяса и костей пылало все ярче, наполняя всю ее, пронизывая ее насквозь своими лучами, маленькое солнце. С каждым днем здесь оно росло, будто семя, брошенное в жирную черную почву, становилось все больше, превращаясь
Огненная, я все отдала Тебе. Все, чем я была, чем владела, все, что любила, все, к чему стремилась. У меня нет больше ничего, кроме меня самой. Так возьми же меня Себе целиком.
Комочек в груди раскалился до трескучего полымя кузнечного горна. Рада дышала, и ей казалось, что раскаленный воздух проходит через все поры ее тела насквозь. Перед закрытыми глазами не было ничего, лишь темнота, в которой медленно перетекали золотые волны. Так было всегда, когда она уходила в себя, когда сосредотачивалась в медитации вместе с искоркой и анай. Они все говорили, что видели что-то, что им приходят образы Роксаны, пламени, Великой Мани. Рада не видела ничего, лишь золотые волны, переливающиеся сквозь нее, словно шумливый прибой в напитанный солнцем летний день.
Позволь мне увидеть Твои глаза. Позволь мне хоть раз взглянуть в Твое лицо. Почему Ты не приходишь ко мне, Грозная?
Ей все время казалось, что она все делает не так, что она недостаточно стремится, что ее желание все еще не настолько искренно, чтобы Грозная ответила. Все было так просто там, за Семью Преградами, когда каждый миг жизнь буквально висела на волоске, и что-то невыносимо живучее в ней, что-то невероятно жадное до следующего удара сердца и следующего вздоха само тянулось к Великой Мани, моля ее о помощи. Рада помнила, как все тело страстно желало Ее присутствия, как каждая клетка распахивалась Ей навстречу, словно ставни на окне, которые выбило резким порывом ветра. Теперь же все шло так медленно, с таким трудом. Казалось, что кто-то забил ее тело в жесткие дубовые колодки, и оно стало неподатливым, несогласным сотрудничать, совершенно инертным. И Рада была заперта в нем, будто в клетке.
Роксана, я смогу. Я смогу!
Зажмурившись еще больше, Рада изо всех сил сосредоточилась на золотой пульсации в груди, прогоняя прочь все мысли. Подумать она успеет и позже, а сейчас не было ничего важнее этой весенней песни между ребер, этого дыхания свободного ветра, этого сладкого запаха сосен, наполняющего ее какой-то невыразимой свежестью. Она и сама не понимала, что именно делает, но принялась раздувать это пламя, поднимать его вверх. Будто дрова, она бросала в огонь Роксаны свою любовь, первый смех сына, застывшие на фоне закатанного неба листочки березы, шепот моря в густых ночных сумерках. Все то, что было ей так дорого, все то, что заставляло ее сердце петь и биться чаще.
Пламя росло, становясь все больше и больше, как костер Жриц в черную зимнюю ночь. Рада ощущала, как оно медленно движется вверх, проходя сквозь напряженную точку в горле, еще выше, к буквально раскалившемуся, словно горшок с углями, черепу. Между глаз невыносимо заболело, но она отказалась реагировать на боль и взметнула его еще выше, прямо к точке в темени, моля, зовя, крича мысленно Роксане. Услышь меня, Грозная! Ведь я горю для Тебя!
Тело стало странно чужим, каким-то чересчур вязким, тупым. Ноги и руки потеряли чувствительность, пальцы онемели, и Рада отстраненно ощутила, какие они холодные. И сразу же отбросила прочь эти чувства. Это было неважно сейчас. Значение имело только движение вверх.