Песочный дом

Назаров Андрей

– Молчи, Болонка, - ответил Сахан.
– Ты эвакуашка паршивый, от фашистов бегал, а он тут с нами бедовал. Отец у него погиб, родину защищал. Понял?

Он оттолкнул Болонку, с которого слетела шапка, обнажив стриженную под нуль голову и сделав его похожим на большой наперсток. Хныкая, Болонка полез в крепость. Авдейка проводил его взглядом и побежал за штыком.

Сахан воткнул в снег почти новое красное знамя с бахромой, которое стащил из пионерской комнаты, и скомандовал:

– Наши, вперед!

Потрясая автоматами, наши бросились на штурм. Позади тащился с лопатой запасливый

Сопелка. Из крепости на них обрушился нестройный град снежков. Прикрывая головы, наши принялись вырубать зацепки в толстом льду, неровно покрывающем стену. Снежки у фашистов иссякли, они принялись отбивать ногами слежавшийся снег и валить его на головы осаждавших.

– Ура! На приступ!
– кричал воинственный Сопелка.

Цепляясь за выбоины во льду и подсаживая друг друга, наши уже влезали на бастион, когда отчаявшиеся фашисты начали бить их палками по головам. Болонка снял шапку с возникшего у снежного вала воинствующего Сопелки и неторопливо ударил по рыжей голове ребром детской лопатки. Голова вскрикнула и исчезла. Атака сорвалась. Сахан получил снежком в лицо, выругался и запустил в крепость палку.

– Береги оружие!
– смеясь, закричал Лерка, внезапно появившийся у стены.

Выхватив у запасливого Сопелки лопату, он с силой метнул ее в стену, в то место, где кончалась кирпичная кладка и начинался снежный вал. Разбежавшись, Лерка подпрыгнул, толкнулся о торчащий черенок ногой и ворвался в крепость.

– Ура!
– кричали воспрянувшие наши.

– Ура!
– вторил Лерка, расшвыривая оробевших фашистов.
– За Сталина! Даешь...

И осекся, замер со вскинутой в ударе рукой.

Перед ним на цокольном выступе дома сидел Кащей. Сгорбленный, упершийся подбородком в крупные кулаки, он глядел прямым, застывшим и невидящим взглядом.

За час до вечерней смены, услышав забытый барабанный бой, Кащей вышел во двор и вспомнил, что последний раз собирались на барабан еще при Алехе. Он присел к стене дома, а в груди у него ворочалось, сламывалось, навязчиво возвращалось к тому утру в крытом вагоне, везущем на фронт тюки с обмундированием, когда, выпустив на полустанке Алеху, он и сам уже просунул ногу в отодранную напольную доску, но замер от лязгнувшего засова, на миг потерял сердце и тем упустил судьбу, с тоскливой покорностью подставил себя хлынувшему в вагон потоку света и говора. Этот миг выбил его из судьбы рода, судьбы отчаянных братьев, бегавших с этапов, а теперь дерущихся на фронтах с лагерной яростью. И хотя замешкавшаяся судьба его уже решилась, не хотел он признать до последнего, что всё, кранты, не сдюжил против братьев, и не во фронтовой огонь, а в хомут ему путь, - ив угрюмой тоске забился в темноту, стиснул дыхание и молчал, когда ворошили тюки и молоденький охранник топтался по нему, кованым сапогом отдирая ухо. Он выпустил Алешу, а сам остался лежать под сапогами - молча, до хруста в челюстях закусив рукав. И дуло салаги охранника, наконец угадавшего под сапогами живое, обернулось точкой, концом его незадавшейся фартовой судьбы. И его, Кащея, за шиворот выгребли под охрану, а Леха ушел и погиб - вместо него, старшего.

# # #

Лерка, понуро скользнувший с насыпи, не запечатлелся в сознании Кащея. Только подтолкнуло: "Прочь

отсюда, не взаправду здесь все. Хоть и поздно и Алеху не вернуть, а взять бы да дернуть на фронт. С третьего-то раза поди выгорит". Кащей поднялся, одернул себя, решил: "Слабость, давить это в себе надо. Всякого свое гнетет, а тянут же люди, не ищут фартовой доли. Мне смену отпахать - в силу, а поглядишь, как старуха на восьмом десятке укладку гильз через цех тащит, - так пробирает. Вот и мне теперь - упереться да меньше думать, глядишь и задубеет".

С уходом Лерки игра распалась, и, когда Авдейка со штыком наперевес поднялся на насыпь, двор был пуст. Авдейка собирался заплакать от обиды, когда, как из-под снега, перед ним вырос Сахан.

– Покажь!

Он осмотрел штык и приложил к нему ослюнявленный палец.

– Тут даже ложбинки, чтобы кровь стекала, - пояснил Авдейка.

– Прихватывает... Вещь, падлой быть, вещь, - согласился Сахан и полез в карман.

– Держи. "Мишка на севере". Такие конфеты только до войны были, ты и не ел сроду.

– Не ел, - сознался Авдейка, сглатывая слюну и не веря такому счастью.

– Ну вот и бери. А штык мне давай. Друзьями будем, если что - я за тебя горой.

– Не могу, - сказал Авдейка и прижал штык к груди.

– Так я же тебе конфету даю, дурак, ну, бери.

– Не могу, - повторил Авдейка.
– Это дедушкин, он герой был, на красном коне.

– Да врешь ты все.
– Сахан обозлился.
– Стащил штык, а плетешь про лошадь.

– Не вру, я не стащил...
– закричал Авдейка и невольным защитным движением выставил штык вперед.

Сахан оглянулся по сторонам, потом бросил к ногам Авдейки конфету и сказал:

– Ладно, бери за так. Пошутил.

Авдейка нагнулся за конфетой, и тут Сахан ударил его валенком. Авдейка улетел в снег. Сахан наступил ногой ему на плечо и вырвал штык. Еще раз оглянувшись, он сунул руку со штыком под пальто и шагнул в сторону подворотни.

– Эй, Сахан, что за шум?

Авдейка взглянул вверх и увидел над снежным валом кого-то крупного, туго перехваченного ремнем. Сахан остановился.

– Он мой штык отобрал!
– закричал изо всех сил Авдейка и подбежал к Сахану.

– Это еще кто такой?
– спросил парень, оглядывая Авдейку.

– Я Авдейка Авдеев, он штык мой...

– Да брось ты его, Кащей, - сказал Сахан.
– Пойдем, поговорить надо.

– Погодь, какой штык?

– Деда моего штык, он герой, он на коне скакал красном.

– Врет он все, - сказал Сахан.

– Штык, значит?
– неторопливо спросил Кащей и вдруг тяжело спрыгнул, коротким движением вырвал из-под полы руку Сахана и рывком завел за спину.

Штык выскользнул, светящейся струёй вонзился в снег.

– На железку позарился?
– спросил Кащей и отпустил Сахана.

Тот стоял побледневший, с дергающейся щекой, потом плюнул и молча ушел. Авдейка взял штык и только теперь заплакал.

– Ты чего, пацан?
– спросил Кащей и присел в снег, дохнул горячим, темным. Зубы его белели, горели запавшие глаза под матерчатой ушанкой.

– Это мой, - всхлипывал Авдейка.
– Почему вру, почему стащил?

Кащей рассмеялся.