Песок. Повесть длиною в одну ночь
Шрифт:
Я видел, что у той девушки был фанатизм, было и сердце.
Но она была слепым пятном в этой квартире, — чья это, кстати, квартира и как я сюда вообще попал? Не помню.
Я, немного пошатнувшись, встал. Подошел к девушке.
— Идем к нам, — предложил я, опершись рукой о стену с выцветшими обоями.
— Спасибо, не хочу, — вежливо, но твердо ответила она. Это, по сути, было равно посылу нахрен.
— Может, выпить чего принести? — не отставал я.
— Нет, не надо, спасибо.
Я присел рядом, —
Она отказалась.
Помолчали.
— Может тогда…
— Не стоит.
Я вздохнул.
— Как насчет потрахаться на лестнице?
— Конечно, — легко согласилась она. — Почему нет.
Девушки — это поджанр фантастики. Они погружают тебя в мир чувственных иллюзий и приторной лжи, но обыгрывают это так умело, что фальшь ни в отношениях, ни в сексе почти не видна. А если и видна — то ты простишь. Потому что тебе очень нравится актриса.
Фактически, ты от нее в восторге.
Сознайтесь — многие фильмы мы смотрим из-за внешнего обаяния актеров. И если они очень нам симпатичны, то ни одна крупица подчас крохотного таланта не останется незамеченной.
Эта же — была жутко талантливой актрисой.
И, как ни странно, я по сей день не знаю, как ее зовут. Все звали ее Мора. Ну я тогда и подумал — черт с ней, ну Мора и Мора. Отсутствие осведомленности о паспортных данных друг друга не мешало нам регулярно трахаться.
В какой-то момент, мне кажется, я ее даже любил.
А потом послал. Или нет, — это она меня послала.
Потому что появился Димка, и вместе с ним…
Да нахрен я буду что-то объяснять. Я ребенок, и у меня получится смешно. Дети всегда смешно объясняют взрослым очевидные вещи, отчего взрослые никогда этих вещей не замечают. Им слишком смешно. И наверное — стыдно.
Так что просто — появился Димка. А Мора оказалась к этому не готова.
Да нет, что это я. Не в Димке было дело. Скорее всего, дело в том, что готова-то как раз Мора была ко всему на свете.
Ко всему, кроме — как выяснилось — любви.
И винить ее не в чем. Она родилась для одиночества. Наверное, она меня тоже по-своему любила. Но проблема была в понимании любви. То, что я называл любовью, было для нее пустым звуком и ненужными проблемами. Ну, и наоборот, соответственно.
Люди расстаются тогда, когда понимают, что они якобы "не сошлись характерами". Лгут сами себе. Они просто не до конца определились с природой своих отношений.
Не разобрались в терминологии.
А потом хотят спилить болгаркой все замки на пешеходном мосту к острову.
Это, наверное, единственный возможный ответ на то, что пленку твоего любительского кино грубо срезали ножницами. На этом фильм останавливается. Никакой внятной концовки,
Из людей, раз за разом переживающих подобное, получаются хорошие циничные кинокритики.
И каждый критик хочет спилить болгаркой замки на мосту к острову, по глазам видно. Не помню, я говорил?
Не понимаю, почему я чувствую какой-то дискомфорт. Что-то не так, но я не могу понять, что именно. Кажется, мне холодно.
Димке тоже было холодно.
Кажется, я просыпаюсь.
И это – больно.
Я проснулся от дикого холода, - умудрился заснуть на качелях. Остров был таким же, как и до моего беспамятства, но теперь настроение его было испорчено, он веял отчужденностью. Холод принялся за меня очень серьезно, — судя по всему, он шел уже около часа. Часов у меня не было, и сколько я проспал, не знал.
Мне стало вдруг очень страшно. Я понял, что уже не чувствую лица и ног, кончики пальцев, которыми я коснулся замерзшего лица, напоминающего на ощупь резину, неприятно пощипывало. Я попытался встать и уйти, но ничего не вышло. Впечатление было такое, что вместо моих ног мне приделали деревянные неровные обрубки, и каждый шаг отзывался в моей горящей голове, в которую словно кто-то медленно, но целенаправленно вкручивал штопор, гулким стоном.
Вот и все, - мелькнула в голове мысль. Никаких эмоций.
Все.
Я упал, успел рефлекторно выставить вперед руки. Упал на ладони…
…и мне стало ясно — такую боль терпеть невозможно.
Я застонал.
Вот я жил себе в городе на Днепре. Город насчитывает миллион с чем-то жителей, и все они разбросаны по высотным пулям, нацеленным в брюхо неба, расположенным на двух берегах вечной реки, этот миллион с чем-то в большинстве своем по ночам мирно спит. А я сейчас — между этих берегов, один. Может, за эту наглость и наказан?
Но не это сейчас заботило меня. Почему-то в этот момент сквозь красные вспышки боли и стук страха в висках я совершенно не думал ни о чем, кроме одного — зачем это, черт побери, нужно острову?
— Зачем?! — заорал я. Но крик не получился.
Зачем?.. — прохрипел я только, и уронил голову на мерзлый песок. И почувствовал, как царапает он мою кожу, — как не мою. Она превратилась в резиновую маску на моем лице.
Подлетела ворона. Под предлогом того, что нашла что-то интересное на земле, наклонилась, едва не касаясь клювом мерзлого песка, качнула головой, но мне было ясно — это все только для того, чтобы вновь пробуравить мне череп взглядом одного черного глаза, в котором отражался свет лампочки.