Петербург Достоевского. Исторический путеводитель
Шрифт:
Переезд Достоевских с квартиры на Греческом проспекте, 6 на Кузнечный переулок связан с трагедией в семье. Весной 1878 года Достоевские собирались на дачу в Старую Руссу. Но «16 мая 1878 года, – пишет жена писателя Анна Григорьевна Достоевская, – нашу семью поразило страшное несчастье: скончался наш младший сын Леша». Смерть трехлетнего мальчика была внезапной и оттого еще более трагической. В квартире на Греческом все напоминало умершего сына, и 5 октября 1878 года, после возвращения из Старой Руссы, Достоевские переехали.
Павловский институт
улица Восстания, 8
В 1794
Каждой девице в общей спальне полагались отдельная кровать, табуретка и тумбочка на двоих с соседкой. Воспитаннице выдавали также в год по три рубашки грубого полотна, три пары чулок, три носовых платка и 2 полотенца. Зимой институтки носили темно-зеленые байковые платья, летом – белые миткалевые. Офицерским дочерям перчатки полагались замшевые, солдатским – нитяные. В отличие от других институтов, в Павловском «музыка, танцы и светское пение не были допущены, чтобы не создавать у девиц привычек, которым они впоследствии не смогли бы найти удовлетворение в окружающей их среде».
Институт во времена Николая I разделен был на два отделения: для солдатских и для офицерских дочерей. Солдатских девочек не баловали – они обязаны были по очереди дежурить по кухне, «дабы упражняться в изготовлении пищи, в закупке и сохранении припасов». Их готовили к должностям ключниц, кастелянш, помощниц кухарок. Словом, Павловский институт напоминал не Смольный, а типическое сиротское заведение времен Оливера Твиста. Положение начало постепенно меняться после того как в 1851 году институт переехал в специально построенное для него здание на Знаменской (Восстания) улице, 8 (до того он поменял три помещения на Фонтанке). Ученицам стали давать чай (правда, в оловянных кружках), выводить на прогулки. В институте обучали теперь только офицерских дочерей, солдатских перевели в школу Человеколюбивого общества. С 1855 года в институте ввели преподавание литературы (прежде несчастные питомицы и не слыхали про Пушкина). Появился дополнительный класс, готовивший институтских надзирательниц (для тех девушек, что не выйдут замуж).
Родильный дом им. В. Ф. Снегирева
улица Маяковского, 5
«Незаконнорожденными» назывались в старой России дети матерей-одиночек. В Петербурге их доля была значительно выше, чем в стране в целом. В столице России вне брака рождалось в разные годы от 34 % (1894–1898 годы в среднем) до 22,1 % (в 1904 году), в то время как во всей Российской империи число незаконнорожденных составляло 2,7 %. Процент внебрачных детей в Петербурге был, впрочем, ниже, чем в Москве, Париже и Вене, но выше, чем в Берлине. Наибольшая доля внебрачных рождений приходилась на женщин 26–30 лет (34,5 %). Греху были больше подвержены православные (29 %). У католичек внебрачных рождений – 13 %, у протестанток – 9 %, иудеек – 0,6 %, мусульманок – 0,3 %. Чаще незаконнорожденные дети появлялись
Подавляющее большинство матерей-одиночек в Петербурге составляла домовая прислуга: кухарки, горничные, няньки.
Семейных в дом на брали, меж тем природа и искусы большого города побеждали нравственность. Контрацептивы были не в ходу, аборты – дороги и разрешались только по медицинским показаниям. Город и Ведомство учреждений императрицы Марии старались, как могли, помочь несчастным девицам. При полицейских участках существовали родильные приюты.
Главным прибежищем «секретных рожениц» было Петербургское родовспомогательное заведение. Основано оно было еще в 1771 году при Воспитательном доме (главном петербургском, говоря современным языком, Доме ребенка). 20 тысяч рублей на создание родильного дома на 20 коек пожертвовал Павел Демидов. В 1784 году при родовспомогательном заведении основали Школу повивальных бабок. До 1797 года заведение размещалось на Марсовом поле, затем на месте сегодняшнего университета Герцена, а в 1864 году переехало в нынешнее здание, построенное на Надеждинской (Маяковского) улице архитектором Г. Штегеманом.
Вот как описывал его петербургский журналист Александр Бахтиаров: «Сюда приезжают налегке, не имея средств заплатить даже за извозчика. Прибывшие роженицы принимаются дежурным врачом во всякое время дня и ночи. Если места бывают все заняты, на воротах вывешивается объявление. Роженицы, приютившиеся в родовспомогательном заведении, могут оставаться, кто из них пожелает, секретными, причем они во все время своего пребывания в заведении никем из посторонних лиц не могут быть посещаемы. Им предоставляется, не объявляя своего места жительства, оставить в запечатанном конверте записку, в которой лишь на случай смерти должны быть обозначены: имя, фамилия, и местоположение родильницы. Этот конверт хранится у директора и при выходе родильницы из заведения возвращается по принадлежности, а в случае ее смерти вскрывается директором».
После революции в здании Родовспомогательного заведения находится знаменитая «Снегиревка» – родильный дом № 6.
Музей-квартира Н. А. Некрасова
Литейный проспект, 36
Здесь Некрасов прожил с конца лета 1857 года до самой смерти 8 января 1878 года. В этом доме, принадлежавшем издателю Андрею Краевскому, находилась редакция журналов «Современник» и «Отечественные записки», главным редактором которых был Некрасов.
Николай Некрасов – старинный знакомый Федора Достоевского. Собственно, Николай Алексеевич сыграл в судьбе Достоевского-литератора роль крестного отца. Он первым в 1845 году оценил значение «Бедных людей» и, будучи уже заметным литератором, познакомил автора с Виссарионом Белинским, создавшим Достоевскому мгновенную литературную славу. И Николай Алексеевич, и Федор Михайлович всегда помнили майскую встречу 1845 года, предопределившую их особые отношения: взаимную приязнь, которую не могли окончательно испортить ни разница политических убеждений, ни внутрилитературные интриги и сплетни.
Осенью 1846 года отношения Достоевского с товарищами по «Современнику» испортились. Их смешила и даже бесила его завышенная самооценка (тем более что «Хозяйка», «Господин Прохарчин» и «Двойник» успеха не имели). Как писала Авдотья
Панаева, «пошли перемывать ему косточки, раздражать его самолюбие уколами в разговорах».
Федор Михайлович был человек ранимый, и насмешки простить не хотел и не умел: «Достоевский заподозрил всех в зависти к его таланту и почти в каждом слове, сказанном без всякого умысла, находил, что желают умалить его произведение, нанести ему обиду».