Петербургская Коломна
Шрифт:
Часть деятелей искусства, объединившись на довольно непонятной организационной платформе, протестовал против подчинения их буржуазному правительству, а вместе с ним и министерству, где якобы распоряжались представители консервативной интеллигенции. Особенно активно выступал Маяковский, он с яростью предостерегал от главенства в художественной жизни представителей «Мира искусства», особенно таких, как Бенуа, Добужинский и Сомов, отделяя от них «русское самобытное искусство, которое является выражением стремления к демократизации…». Одновременно «левые» обрушились с нападками на Максима Горького, обвиняя его в предательстве и сотрудничестве с Временным правительством. 25
Накануне Октябрьского восстания 1917 года на квартиру А.Н. Бенуа прибыли два комиссара военно-революционного комитета, ответственных за охрану музеев и художественных коллекций. Вместе с Александром Николаевичем они выработали план действий по сохранению художественных сокровищ.
Штурм Зимнего дворца стал, по существу, и штурмом Эрмитажа. В Смольном к Луначарскому с искаженным лицом подскочил меньшевик Богданов-Оленич, размахивая руками, он кричал: «Слышите, Луначарский, ваши пушки разбивают дворец Растрелли!» К счастью, «Аврора» стреляла холостыми.
Секретная бумага князя Гагарина из Министерства канцелярий заблаговременно уведомила господ хранителей, что «вечером 25-го сего октября 1917 года на Нововоинскую платформу товарной станции Николаевской железной дороги будут поданы вагоны под погрузку музейных вещей, совместно с прочим дворцовым имуществом» и что «перевозка означенного имущества на товарную станцию будет осуществлена в течение ночи автомобильным транспортом Конюшенной части».
Сотни ящиков составили в вестибюле Главного подъезда Эрмитажа для эвакуации. Бенуа не смог убедить Керенского отказаться от небезопасной вывозки художественных ценностей в Москву. Инициатор эвакуации, Керенский остался непреклонен. Бессонная ночь для служителей. Керенский распорядился начать погрузку третьей партии эрмитажных вещей.
Выстрел с «Авроры» и дребезжание дворцовых стекол все расставили на свои места. «Доигрались, – скажет директор Эрмитажа граф Д.И. Толстой, – поздравляю Вас, господин Бенуа! Не Вы ли, дражайший Александр Николаевич, человек нашего круга, поборник чистого, не Вы ли еще в апреле, когда Ульянов-Ленин объявился в Петрограде, публично выразили благорасположение к большевикам и призывали с присущим Вам красноречием русскую интеллигенцию не сжигать кораблей своего идеализма! Проболтали Россию, проглядели, пролузгали!»
Академик Александр Бенуа, друг семейства Сомовых, тончайший эстет, художник и очаровательный человек, главный идеолог художественного объединения «Мир искусства», с марта 1917 года стал неузнаваем. В своих воспоминаниях бывший редактор кадетской «Речи» И.В. Гессен писал с великой желчью и раздражением об «измене Бенуа»: «Один лишь Бенуа с крикливым большим красным бантом в петлице, не соответствовавшим его изящному вкусу, заявил, что, будучи непримиримым противником войны, он не считает возможным дальше принимать участие в газете, стоящей за продолжение войны… Открытыми противниками войны стали большевики и льнувшие к ним интернационалисты, которые в лице перекочевавшего в горьковскую „Новую жизнь“ Бенуа получили первую авторитетную поддержку совершенно, казалось бы, чуждых им слоев, хранивших лучшие традиции императорской России».
Вчерашний судья в области изящного искусства артистического Петербурга, Бенуа становится политиком, клеймит буржуев. Бывшие друзья и единомышленники Бенуа —
В.С. Мережковский, З.И. Гиппиус, Д.Д. Философов – не могут простить ему заигрывания с большевиками. «Подумать
В Петрограде повалили снегопады. Убирать снег было некому, город утопал в сугробах. Афиши на тумбах, заборах и стенках созывали в актовый зал Смольного писателей, художников, артистов для обсуждения вопроса об их участии в строительстве новой культуры. На собрании Блок сидел с окаменевшим лицом, Маяковский громил всех подряд и неистово ругался. Опустели канцелярии департаментов, банков, зрительные залы театров. Господа чиновники и среди них статский советник Михайлов Сергей Дмитриевич, бывший чиновник по особым поручениям бывшего Министерства финансов, муж Анны Андреевны, сидят по домам – бастуют.
Из записок, сделанных К.А. Сомовым в первые дни Октябрьской революции 1917 года:
25 октября: «…сегодня победа большевиков. События».
27 октября: «…не работал. Гулял по Морской к Зимнему дворцу. Из него пуляли по набережной».
28 октября: «…междоусобная война…».
29 октября: «Читал утренние газеты: „Правду", „Новую жизнь“, „Дело народа". Гражданская война разгорается».
31 октября: «Пошел прощаться к Остроградскому. М.П. Остроградская в сплошной ажиотации, животный страх за свою старую шкуру… слухи, буржуазные настроения, т. е. только страх и ужас…».
3 ноября: «Ходил к Бенуа к завтраку. Там Яремич… Шура потащил меня в Зимний дворец, где должно быть заседание художественной комиссии. Встретили нас большевики, симпатичные и вежливые. Обошли с ними (пришли еще Аргутинский, Казнаков, Эрнст, Ник. Лансере) весь дворец, и я видел разрушенные комнаты Александра II, Николая I, Николая II, его ватерклозет с неприличными картинками…».
Великие революционные потрясения 1917 года на время приостановили развитие искусства в России. Оно переживало свою революцию, само на ходу менялось, находило новое выражение под влиянием идей революции. Российское искусство понесло значительные потери. Большое число художников, писателей, артистов эмигрировали за рубеж. Другие сразу приняли революцию и ее идеи. Некоторые, оставшиеся в стране, преодолевали или старались преодолеть в себе расхождения с новым правительством, сотрудничали с советской властью. Рассказывали, что Маяковский в первые дни революции случайно у костра, разложенного перед Зимним дворцом, увидел худую фигуру гревшегося Блока, в шинели и шапке-ушанке. Наполненный революционными впечатлениями, Маяковский бодро спросил его:
– Нравится?
– Хорошо, – ответил Блок, а потом уныло прибавил: – У меня в деревне библиотеку сожгли.
Суровым и холодным пришел в Петроград новый 1918 год. По городу поползли слухи, что на Каменноостровском появились дворники в белых фартуках с начищенными до блеска бляхами и что они лихо работают, скалывая лед с тротуаров, убирают снег. Чепуха! Нет ни дворников, ни белых фартуков. Есть прозябший, засыпанный снегом, заледенелый город. «Красная газета» поместила заметку, разоблачавшую тех, кто распространяет слухи, будто бы Петроград будет объявлен вольным городом Петербургом. Этого, оказывается, хочется «чистой публике», которая не оставила еще своих буржуазных надежд о возврате старого времени.