Петербургская Коломна
Шрифт:
«Биржевые ведомости» регулярно сообщали о массовых кадровых чистках в ведомствах и департаментах столицы. В марте 1917 года газета писала: «…пусть задумаются над словами министра Керенского, пусть у лиц, служивших старому строю, хватит мужества уйти». И далее: «…произвести безошибочный отбор вчерашних героев. С ними необходимо обойтись, как с врагами. Они должны быть лишены всякого общения с населением. Удалите их, судите их. Изолируйте всеми законными способами, но без мягкотелой сентиментальности. Они не поколеблются покрыть шестую часть земного шара виселицами, если б одолели сейчас». Чрезвычайная Следственная Комиссия при Министерстве юстиции рассматривала дела арестованных лиц, опасных в смысле их возможного участия
В Таврический дворец ежедневно без разбора привозили арестованных, но затем, как правило, их освобождали, так как по большей части эти лица не совершали никаких преступлений. В стране поднялась волна эмиграции, о ней газета «Речь» с возмущением писала: «Некрасивая картина массового отъезда из Петрограда. Буржуазные слои, которые молчаливо приняли переворот, но взирают на будущее с тревогой… Дряблые души, лишенные чувства гражданственности, у них нет веры в прочность нового уклада. Они перенесут панику за рубеж, дискредитируют дело свободы в глазах иностранцев. Изменники нашему демократическому строю, они увозят из страны массу денег, подрывают курс рубля».
«Новое время» почти ежедневно публиковало тревожные материалы, подчеркивавшие острую необходимость «…призвать и старых и малых. Нужно превратить ночи в дни и работать изо всех сил… Страна ждет от петроградских рабочих чуда, что 8-часовой день не подорвет производство».
«Русское Слово» в те дни писало: «Третий год мы стоим на рубежах войны, грудью отстаиваем родину от вторжения осатаневшего гунна… До нас долетают неясные крики предателей свободы, требующих прекращения войны. Они раздражают нас и должны исчезнуть. Нас не смутит наивный лепет о немецком пролетарии…». Князь Кропоткин призывал: «Дети России, спасите нашу страну и цивилизацию от черных сотен центральных империй! Противопоставьте им героический фронт!» Всюду лозунги: «Воскресшую из смрадного гроба Россию защитить от врага!»
20 марта 1917 года германский посол в Дании граф Брокдорф-Рантцау докладывал в Министерство иностранных дел рейха: «Мы должны теперь непременно стараться создать в России наибольший хаос. Для этого избегать всякого внешне заметного вмешательства в ход русской революции. Но втайне делать все, чтобы углубить противоречия между умеренными и крайними партиями, мы весьма заинтересованы в победе последних, ибо переворот будет неизбежен и примет формы, которые сотрясут устои русского государства… По всем прогнозам можно рассчитывать, что месяца за три распад продвинется достаточно, чтобы нашим военным вмешательством гарантировать крушение русской мощи».
Война продолжалась, разруха в стране увеличивалась. Терпение народа было на исходе. Буржуазное временное правительство теряло свои позиции, а слово «буржуй» становилось самым распространенным ругательством. Приближалась иная революция.
Петроград в июне 1917 года производил странное и необычное впечатление. Его улицы и площади заполняли серые толпы солдат, пришедших прямо с фронта. В скверах и садах они занимали все скамейки, лежали на измятой траве и бродили по садовым дорожкам, густо усыпанным шелухой от семечек.
В письме племяннику Евгению Сомов 3 сентября 1917 года писал: «…живется нам неважно, и не от голоду и лишений каких-либо, а от постоянного нервного состояния за ближайшее будущее, которое рисуется воображению мрачным. Все время у нас говорят о голоде и об эвакуации и в связи с ней приходится думать, куда ехать. События разворачиваются с такой стремительностью и сюрпризами, что не веришь, что живешь в них, а не в какой-нибудь истории или романе. Внешне живу по-старому – несмотря на хандру – хожу в театр, в гости, гуляю с Анюточкой иногда по Морской и занимаюсь своим ремеслом. Брайкевич приезжал за моими работами, и попутно он приобрел три работы твоей мамы, что привело ее в большое удовольствие, так как она не очень надеялась на успех (продажу)
Брата и сестру тревожит обстановка на фронте. Взяты Эзель и Даго. В этой военной операции участвовал старший сын Анны Андреевны, Дмитрий. Запись в дневнике 1 октября: «Морской бой около Эзеля. Говорил с Анютой по телефону. Она очень волнуется…».
На уже упоминавшемся совещании у Горького 4 марта, том самом, на которое не дошел К.А. Сомов, была избрана «Комиссия по делам искусства», возглавленная Максимом Горьким. Всех волновал вопрос об охране памятников и произведений искусства, находящихся в частных и государственных собраниях. Во время Февральской революции некоторые из них пострадали. Бойкая распродажа частных художественных коллекций началась сразу после Февральских событий. «В дни Керенского, – вспоминал И.Э. Грабарь – увозили целыми поездами картины, скульптуру». Ящики, чемоданы, кофры, набитые предметами искусства и антиквариата, через Финляндию уходили в Скандинавские страны, а оттуда уже по всему миру и за океан. Из России в буквальном смысле уплывали уникальные произведения искусства.
В июне 1917 года петроградские газеты пестрели объявлениями типа: «Анонимное общество покупает у населения гобелены, картины, гравюры, изделия из серебра и бронзы». В Россию съезжались заокеанские скупщики антиквариата, помещавшие предложения о покупках художественных ценностей. В суворинском «Новом времени» Горький опубликовал протестующую статью «Американские миллионы», в которой писал: «…лавина американских денег, несомненно, вызовет великие соблазны не только у темных людей Александровского рынка, но и у людей более грамотных, более культурных. Не будет ничего удивительного в том, если разные авантюристы соорганизуют шайки воров специально для разгрома частных и государственных коллекций художественных предметов… Еще менее можно будет удивляться и негодовать, если напуганные „паникой", усиленно развиваемой ловкими политиками из соображений „тактических“, обладатели художественных коллекций начнут сами сбывать в Америку национальные сокровища России, прекрасные цветы ее художественного творчества… Мне кажется, что во избежание разврата, который обязательно будет внесен в русскую жизнь потоком долларов, во избежание расхищения национальных сокровищ страны… Правительство должно немедля опубликовать акт о временном запрещении распродажи частных коллекций прежде, чем лица, уполномоченные правительством, не оценят национальное значение подобных коллекций».
Временное правительство молчало, художественные сокровища продолжали успешно вывозиться за границу. «Время еще не ушло, – писал М. Горький, и можно бы сохранить много ценного и необходимого для культуры России».
Через некоторое время в кадетской «Народной свободе» появилось сообщение: «Временное правительство вполне согласно с необходимостью принять меры к охране художественных ценностей». Был даже образован комиссариат по охране художественных ценностей в составе Н.Ф. Неклюдова, Ф.И. Шаляпина, М.В. Добужинского, Н.К. Рериха и А.И. Фомина. В художественных кругах возник вопрос об образовании Министерства изящных искусств (вместо Министерства Императорского двора).
Однако общественность тут же усмотрела в этом акте не что иное, как попытку подчинить искусство власти. Посыпались протесты, особенно со стороны «левых» художников и писателей, они в конечном итоге в противовес комиссариату образовали свой временный комитет уполномоченных, в него от секции литературы вошел В.В. Маяковский. Комитет, в свою очередь, принял обращение союза художников, артистических, музыкальных и поэтических обществ, издательств, журналов и газет с протестом против недемократических попыток захватить заведование искусством в свои руки с помощью учреждения Министерства искусств.