Петербургские апокрифы
Шрифт:
— Очень трудно жить, — повторила Наташа задумчиво.
Случайно их глаза встретились, будто оба искали друг у друга ответа на мучительный, затаенный вопрос.
Из аллеи вышли княгиня и Александра Львовна.
— Надеюсь, князь был достаточно любезным собеседником? — улыбаясь, говорила Елена Петровна.
На другой день в мягком княжеском экипаже Александра Львовна и Наташа ехали домой.
Желтая рожь колыхалась по обеим сторонам дороги. Было душно; укачивали мягкие рессоры.
— Вот
— Да, конечно, — рассеянно соглашалась Наташа.
Ей было несколько грустно, что кончилась ласковая тишина болезни, и вместе тревожно билось сердце; казалось, что ожидают дома какие-то важные новости.
Проехали десять верст как-то неожиданно скоро, и когда показалась на пригорке усадьба, вся в зелени, Наташа в первую минуту не узнала даже родных мест. Все казалось меньше: Злынка показалась совсем узким ручейком, дом показался совсем маленьким и низким.
Произошла заминка, когда Александра Львовна вышла из экипажа, а Наташа осталась сидеть, ожидая, кто поможет ей выйти. Горничная Марфуша первая подбежала и, весело заговорив:
— Наконец-то, барышня милая, вернулись. Соскучились мы без вас, — ловко помогла Наташе, почти донеся ее на руках до крыльца.
Андрей Федорович и Коля поцеловали Наташу. Митя молча пожал руку. Все казались несколько смущенными.
Александра Львовна и Марфуша взяли Наташу под руки и повели в гостиную.
— Какая духота тут у вас и пыль, — сказала Александра Львовна и начала открывать все окна.
— Я думаю, мне нужно будет завтра поехать с визитом к Чугуновым и поблагодарить за гостеприимство, — промолвил Андрей Федорович, избегая смотреть на Наташу, усаженную на диване.
— Я не думаю, чтобы это было тактично, — ответила Александра Львовна. — Княгиня и князь очень любезны, но ведь случай только познакомил нас с ними. Не нужно придираться к случаю и навязывать знакомство, которое нам совсем не по плечу. Если они этого захотят, князь сам приедет к нам.
— Он приедет, он сказал, — вмешалась в разговор Наташа и сейчас же замолчала, рассердившись на самое себя.
Андрей Федорович еще долго продолжал спорить, доказывая, что лучше знает все тонкости этикета.
Коля, стоявший с Митей в дверях, подошел наконец к Наташе.
— Ну, рада, Ната, что возвратилась наконец домой? — спросил он.
— Что же радоваться? — раздраженно ответила Наташа. — Веселого немного здесь у вас.
Уныло проходил первый день дома. Андрей Федорович ворчал. Наташа была молчалива и задумчива. Александра Львовна суетилась по хозяйству, пришедшему в расстройство за это время. Наступили сумерки, уже темные по-осеннему. Коля и Митя вышли в сад.
— Вот и осень уже, — задумчиво сказал Коля и, помолчав, добавил. — Какая Наташа странная стала, озлобленная какая-то. Больно смотреть, как она хромает.
— Да, это ее раздражает, — ответил Митя, —
— Ты думаешь, это возможно? — тревожно перебил Коля. — Ведь доктор говорил, что никаких последствий.
— Не знаю, мне почему-то показалось, что она всегда, всегда будет такой, — произнес Митя.
— Хромой?
— Нет, я не про это. Нога пустяки. Какой-то беспокойной и злой.
— Разве Наташа злая? — удивленно спросил Коля.
— Да, с какого-то дня она стала злая к себе и ко всем. Это случилось перед болезнью. Помнишь, в лесу, как она с нами говорила? А теперь болезнь укрепила в ней это. Она рада мучить себя и всех.
— Я тебя не понимаю, Митя, — тихо промолвил Коля. — Скажи, ты любишь Наташу?
— Я всех вас люблю, я так привык к вам. Ты сам говорил, что я — брат, — смущенно бормотал Лазутин.
— Нет, не так, не по-детски, а как чужую, как не знаю, как влюбляются.
— Я не знаю, не знаю, — тихо ответил Митя.
В гостиной горела лампа на круглом столе перед диваном. Наташа лежала на диване, положив голову на колени Александры Львовны. Они оживленно о чем-то говорили.
— Да, он очень, очень милый, — повторяла Наташа в ту минуту, когда входили мальчики. — Любезно, нечего сказать, — обратилась к ним Наташа, приподнимаясь. — Полчаса со мной не посидите. Митя еще ни одного слова не сказал с тех пор, как я приехала. Или вам мое убожество так противно? — Наташа улыбалась; глаза ее блестели возбужденно.
— Ну что ты глупости придумываешь? Кому ты можешь быть противна? — беспокойно заговорила Александра Львовна.
— Да оставь, мама. Что ты за него отвечаешь? Язык, что ли, отнялся у Дмитрия Васильевича? — почти закричала Наташа, глядя вызывающе на Митю.
Тот очень побледнел, но, не опустив глаз, ответил тихо и раздельно:
— Мне очень больно слышать от вас, Наташа, такие слова. Что бы ни случилось с вами, отношение мое к вам, вам известное, измениться не может.
— Неужели? Вот рыцарь верный! — зло засмеялась Наташа и опустилась на колени матери.
— Что с тобой, Наташенька? У тебя жар? — целуя ее в лоб, сказала Александра Львовна.
Всю первую ночь дома провела Наташа дурно: она бредила, плакала, звала кого-то на помощь.
Хотели уже посылать за Василием Васильевичем, но к утру жар спал, и она заснула спокойно.
Несколько дней провела Наташа в постели, какая-то вялая и слабая.
Конец июля был зноен и душен. Тихо было в усадьбе Тулузовых, даже Андрей Федорович реже кричал и хлопал дверями. Александра Львовна ходила будто растерянная. Мальчики вспомнили о близких экзаменах и с каким-то преувеличенным усердием взялись за книги. Наташа вставала против своего обыкновения поздно, опираясь на палку, сходила осторожной, зыбкой походкой вниз, садилась на низкое кресло в углу террасы и не вставала с него до вечернего чая (завтракали и обедали на террасе).