Петербургские арабески
Шрифт:
Несмотря на такие бури в Таврическом дворце, Столыпин все же пытался договориться с кадетским большинством в Думе. В одну из июньских белых ночей на своей министерской даче он вел секретные переговоры с лидером кадетов П.Н. Милюковым о создании совместного «правительства общественного доверия». Они оказались безрезультатными. Кадеты хотели сами формировать правительство. Столыпин пришел к выводу, что «выполнение желаний к.-д. партии было бы гибельным для России». (Опыт февраля 1917 года показал, что он был прав.) Таким образом была решена судьба Первой Думы: 9 июля, в воскресенье, с утра по городу был расклеен указ о ее роспуске. Одновременно с этим указом был
Таких «резких движений» Петру Аркадьевичу не простили. В революционной среде решено было покончить со Столыпиным. Этим делом лично занялся глава Боевой организации партии эсеров — Азеф. В свое время он руководил ликвидацией В.К. Плеве. Новое покушение на главу правительства было уже налажено, но оказалось сорвано непредвиденным обстоятельством. Солидную Боевую организацию опередила анархиствующая группа максималистов из Киева. Она совершила экспроприацию в Московском обществе взаимного кредита, теперь решила прославиться и в Петербурге. Еще раз взлететь над серой обывательской жизнью и, если придется, погибнуть (подобно горьковскому соколу).
Группа состояла из трех мужчин и одной женщины. Последняя, Климова, позднее давала показания: «Мы решили убить Столыпина во что бы то ни стало. И так как были уверены, что исполнители в помещение допущены не будут, то изготовили разрывные снаряды особой силы по 16 фунтов каждый — долженствующие совершенно разрушить здание дачи».
Террористы сняли квартиру в доме № 49 по Большой Морской улице, затем приобрели ландо, лошадей и несколько дней посвятили вкушению радостей жизни в увеселительных местах столицы.
12 августа у Столыпина был приемный день, и к трем часам этого дня трое покатили на Аптекарский остров. Двое переоделись в жандармскую форму, а один — в штатское. Бомбы положили в портфели. Женщину с собой, в отличие от нынешних героев, они не взяли.
Дача была за высоким забором, наружную охрану они уверенно преодолели, и ландо подкатило прямо к главному подъезду дачи. Из него вышли жандармские ротмистры с солидными портфелями в руках. На пути приехавших стал старик-швейцар: Леонтий Клементьев опытным глазом подметил, что у мнимых жандармов и форма не в порядке, и белье из-под нее выглядывает не первой свежести. Он заподозрил неладное и позвал на помощь. Впрочем, террористы считали свое дело уже сделанным. С криком «Да здравствует свобода! Да здравствует анархия!» они подняли над головой бомбы-портфели и с силой бросили их на пол. Раздался страшный взрыв. Сторона дачи, обращенная к Невке, была разрушена…
Дача П.А. Столыпина на Аптекарском острове после взрыва 12 августа 1906 г.
В минуту взрыва приемная была полна народа. Многие из представлявшихся, просителей и часть прислуги при доме были убиты (30 человек), немало оказалось раненых. Среди последних были сын и дочь премьера. Трехлетний Аркадий и пятнадцатилетняя Наташа в момент взрыва находились на балконе — прямо над подъездом. Балкон рухнул вместе с детьми и няней на набережную. Их немедля увезли в ближайшую больницу — Б.М. Кальмейера на углу Большого и Каменоостровского проспектов (Каменоостровский пр., 35). С ними поехала и мать — Ольга Борисовна. Ранения Аркадия оказались незначительными. Наташе угрожала ампутация ноги.
Сам Петр Аркадьевич не пострадал. Только лицо и руки его оказались
Таким образом, вопреки первоначальным намерениям, Столыпины вынуждены были поселиться в министерском доме у Пантелеймоновского моста на Фонтанке. Сначала ненадолго (через неделю царь предложил им жить в Зимнем дворце), а с ноября 1909 года окончательно. Увы, Столыпина постигла такая же судьба, как предыдущих жильцов этого дома: 1 сентября 1911 года он был смертельно ранен выстрелом из пистолета во время парадного спектакля в Киевском оперном театре.
Наверное, было бы нетрудно восстановить разрушенную часть дачи и снова использовать ее по назначению. Однако министр не стал этого делать. Столыпин обратился к царю: «Желая почтить память невинно погибших, я, для увековечивания их памяти, остановился на мысли соорудить на месте взрыва памятник, на передней стороне которого будет установлен образ Воскресения Христа Спасителя, а на обратной стороне помещена доска с именами и фамилиями погибших». Памятник представлял собой гранитный обелиск. Проект на него был составлен архитектором P.P. Марфельдом.
12 августа 1908 года памятник был открыт. Присутствовали при этом Столыпин, его семья и родственники погибших.
После гибели Петра Аркадьевича это мемориальное сооружение стали даже в официальных документах именовать памятником Столыпину.
Часы Столыпина
Среди потока телеграмм, сообщений, обрушившихся на газетные полосы после покушения на П.А. Столыпина, промелькнуло (в «Петербургской газете») и такое: «У раненого Столыпина украдены часы. Киев 3 сентября. Выяснился замечательно любопытный факт. В тот момент, когда к раненому председателю Совета министров бросились на помощь со всех сторон различные лица, какой-то любитель чужой собственности пробрался к Столыпину и вытащил у него карманные часы. Сыскная полиция буквально с ног сбилась, разыскивая похитителя часов. Вчера в киевских газетах напечатано объявление о крупном вознаграждении лицу, которое доставит украденные или найденные часы П.А. Столыпина. До сих пор, однако, никто часов не доставил».
В другое время такая новость, наверно, была бы обыграна фельетонистами, не упустившими случая проехаться по «избранному обществу», собравшемуся в тот день в театре. Но сейчас масштабы и темпы развития разыгравшейся трагедии были таковы, что тихая просьба Столыпина вернуть часы была забыта, утонула в водовороте нахлынувших событий.
Но что это были за часы, с поисками которых было связано последнее распоряжение П.А. Столыпина как председателя Совета министров и министра внутренних дел?
В темную сентябрьскую ночь 1882 года в северных окрестностях Петербурга, близ реки Юкки, остановилась коляска, запряженная тройкой лошадей. Через некоторое время к ней присоединились две такие же. Коляски стояли на некотором отдалении друг от друга как бы погруженные в сон. Осень в этом году выдалась на редкость теплой: в лесах вторично зацвели фиалки, ветреницы, что было приметой предстоящей в этом году чрезвычайно суровой и снежной зимы, а затем и хорошего урожая. Очевидно, сидящие в колясках в ожидании рассвета думали об этом, как и о многом другом, судьбоносном. О том, что произошло затем, сообщил популярный «Петербургский листок»: