Петербургский сыск. 1870 – 1874
Шрифт:
– Я уверен, что стоимость украшений невелика. Письмо слишком гладко написано. Вот что, возьми несколько бумаг написанных нашим подозреваемым, записку и с утра поезжай в окружной суд, там организована судебно—фотографическая лаборатория, передашь бумаги Евгению Федоровичу Буринскому, пусть попробует ответить одной ли рукой они написаны? Завтра же узнаем – пользовался ли он красками для грима. Сомнение – вещь опасная, требует ясности, а ее как раз нет.
– Но второй—то под надзором, ни минуты не оставляли одного.
– Ой ли, – сказал Путилин, прищурив правый глаз, – а в клубах? Там догляда не было.
– Но за входами
– Значит, щелочку нашел, он приучен пользоваться гримом.
– Вы, все таки, уверены, что разыскиваемый – Дмитрий Львович?
– Больше – да, чем – нет.
Буринский много времени на исследование не потратил, сказался опыт. В ряд положил на стол несколько бумаг, в том числе и предсмертную записку.
Пальцами потеребил верхнюю губу, несколько раз склонялся над листами с лупой, рассматривая не то, что каждую буковку, каждую завитушку.
– Определенно могу сказать одно, что принесенные бумаги написаны одной рукой, а вот эта, – он указал на последнее письмо повесившегося, – подделка. По ряду букв могу указать, что в буквах немного изменен наклон, завитки человек старался повторить, но вот здесь, например, – он приблизил увеличительное стекло к одной из букв.
– Спасибо, – пролепетал Жуков, – я доложу Ивану Дмитриевичу.
– Передавайте мой поклон господину Путилину, рад буду его видеть в моей лаборатории.
По дороге на службу Путилин заехал в анатомический театр для получения отчета вскрытия.
– А ведь Вы, Иван Дмитрич, оказались правы, – после приветствия произнёс доктор, – если б Вы не выразили сомнения, голубчик, я просмотрел бы. На шее одна борозда, признаков борьбы и отравления нет, по всем приметам человек решил свести счеты с судьбою добровольно, ан нет, под волосами я обнаружил след. Данного господина сперва ударили длинным круглым предметом, подобием палицы или дубинки, завернутой мягкой тканью или кожей, и в бессознательном состоянии одели петельку. Гримовыми красками сей господин не пользовался. Более добавить не могу.
– Этого вполне достаточно. Теперь мне понятно, что произошло.
– Отчет, Иван Дмитрич, пока не готов, но к обеду пришлю с курьером.
– Не спешите, мне был важен результат, – Путилин пошел к выходу, – преступник хитер, у меня сейчас другие заботы, чтобы он не ускользнул от правосудия.
В кабинете Иван Дмитриевич не стал садиться, повесил шляпу и прошел к окну. День обещал быть жарким, без единого облачка. По булыжной мостовой проезжали груженые повозки, был слышен цокот подкованных лошадей. Мысли путались, не сходилось убийство со слежкой, либо Хлестаков заметил агентов и играет в рулетку с ними, либо он настолько хитер, что продумывает все наперед. Определенно он узнал от кого—то из участка о поисках его однофамильцев по определенных приметах, хотя он мог сообразить, слишком умен. Если это так, то он должен знать Сергея Ивановича. но может сталкивался с ним либо в купеческом, либо в английском клубах, а может быть и в ресторациях. Самое неприятное, что преступник известен, а взять его нет возможности, нет доказательств его вины. Его бывшие подельники не смогут опознать в лощенном господине своего главаря, слишком хорошо он может пользоваться гримом. Прямо таки артист!
– Иван
– Заходи, раз голова вошла.
– Иван Дмитрич, – показал рукой на стул.
– Бить когда– нибудь тебя буду, садись.
– Евгений Федорович кланяться велел.
– Спасибо, а дело?
– Последнее письмо писал не наш покойник.
– Я так и думал, – сказал Путилин и повторил, – я так и думал, но связать наших Хлестаковых пока не могу.
– Я пораспрашивал своих агентов, – начал рассказывать Михаил, – так вот, они могли встретиться либо в купеческом клубе, либо у Александра Павловича, нашего третьего Хлестакова, у которого, к слову говоря, вчера судебный следователь с помощником прокурора провели арест играющих в рулетку. Я проверил, действительно в счетной книге встречаются их фамилии. Там они и могли познакомиться.
– Теперь понятно, – закусил губу Путилин, – добавь для слежки агентов. Я должен все знать.
– Сделаем.
Вечером Жуков докладывал: Дмитрий Львович живет по расписанию, днем к Палкину, вечером в клуб, но сегодня в руках нес портфель.
– Это интересно, завтра я хочу пообедать в ресторации Палкина и посмотреть на нашего подозреваемого.
Когда вошел в зал палкинской ресторации Хлестаков, Иван Дмитриевич сидел лицом ко входу и видел, как пришедший вальяжной поступью эдакого барина прошествовал к столу. Вышколенный официант в белоснежной рубашке склонился перед постоянным посетителем, расплываясь в приторной улыбке. Потом, словно за спиною выросли крылья, прямо таки улетел выполнять заказ.
К Путилину подскочил с полупоклоном помощник и прошептал что—то на ухо. Иван Дмитриевич отмахнулся от назойливого официанта и продолжил свою трапезу.
Через полчаса Дмитрий Львович поднялся из—за стола, держа за ручку коричневый кожаный портфель, скользнул взглядом по залу. Начальнику сыска показалось, что глаза недобро загорелись, соприкоснувшись с его взором. Хлестаков пошел по направлению к туалетной комнате. Путилин напрягся и показал глазами Жукову, смотри в оба. Подозреваемый вернулся через пять минут, но было ощущение, что портфель стал как—то легче.
Остаток дня прошел по заведенному Дмитрием Львовичем распорядку: послеобеденный отдых, переодевание и в клуб.
Иван же Дмитриевич посмотрел – куда смотрели окна из туалетной комнаты, куда вели коридоры и какие из дверей выходили на задний двор.
Следующим днем, когда господин Хлестаков зашел в парадные двери, Иван Дмитриевич приехал на Невский и занял пост у выхода, ведущего во внутренний двор. Много времени не прошло, когда из дверей вышел старый человек в поношенном пиджаке с нечесаной бородой и в картузе. Путилин дал указание его задержать.
– Ась, – причмокивая губами, приложил ладонь к уху задержанный.
– Приветствую Вас, Дмитрий Львович, – с улыбкой произнёс начальник сыскной полиции.
– Ась, – повторил старичок, – не слышу, мил– человек, глуховат я.
– Может быть не надо притворства, – спокойно продолжил Иван Дмитриевич, – я знаю, лицедействовать Вы умеете не хуже иного артиста. Приоделись Вы хорошо, но туфельки в портфель не вошли. Слишком они выделяются из Вашего гардероба, могли бы и грязью их покрыть.