Петербургский сыск. 1870 – 1874
Шрифт:
– Могу Вас уверить, Иван Дмитриевич, у меня ничего не пропало, – выговаривая отдельно каждое слово, произнёс допрашиваемый, только появившееся тяжелое дыхание выдавало раздражение. – И слежки я не заметил.
– Может быть, что—то пропало? – настойчиво спрашивал Путилин.
– Нет, – резко обрубил Хлестаков, – драгоценностей больших не имею, а деньги… Я – игрок, сегодня не помещаются в бумажнике, а завтра он пуст. Не предугадать грабителю, когда можно влезть в мой дом.
– А это разве не Ваше? – Иван Дмитриевич положил на стол несколько паспортов.
Дмитрий Львович
– Что Вы себе, господин Путилин, позволяете? – вскричал выпрямившийся во весь рост Хлестаков.
– Я спросил: Ваши ли это бумаги? – и добавил спокойным тоном, – указаны Ваши приметы и Вам выдавались эти бумаги, только в Одессе, Таганроге и Киеве.
– Мои жалобы не заставят себя ждать, – всегда хладнокровный допрашиваемый покраснел.
– Зачем нервничать, Ваши бумаги или нет, – не обращая внимания на высказывания вскочившего, продолжал хозяин кабинета, – и не их ли Вы искали на квартире убиенного Сорокина? Поставь господину Хлестакову стул и позови Альбину, – сказал Путилин помощнику.
Вошла сконфуженная вдова. У Хлестакова вздулись желваки.
– Альбина, Вы знаете этого господина? – спросил вошедшую Иван Дмитриевич.
– Не знаю, но видела, как мой Иван следил за ним. – Дмитрий Львович бросил хищный взгляд на женщину, которая продолжила, – во второй раз этот господин вошел в ресторацию и спустя четверть часа пришел со стороны дворов, наблюдал за моим мужем.
– Вы свободны, – кивнул Путилин вдове.
– Интересно получается, – Хлестаков присел на поставленный стул, только глаза поблескивали огоньками, – за мной…
– Полно Вам, Дмитрий Львович, не надо играть, Вы не на сцене, – хозяин кабинета поднялся с кресла, – Сорокин по своей алчности хотел стащить у Вас деньги, а нашел только подложные паспорта, которые Вы так опрометчиво оставили в своей квартире и хотел Вам же и продать. Кстати без них Вы не могли покинуть столицу. Как он Вас выследил, я не знаю, но догадываюсь, хотя Вы всегда бывали в гриме, когда шли на преступление.
Путилин, не моргая, смотрел в глаза допрашиваемому, тот еще чувствовал свою защитную броню и не снизошел до ответа, только хмыкнул, стуча пальцами по трости.
– Что не доступно моему пониманию, так это зачем детей было резать, они —то в чем виновны? – Иван Дмитриевич наклонился вперед, упираясь грудью в край стола. Глаза заблестели недоброжелательностью. – В чем? Это же варварство, убивать беззащитных маленьких детей. – чеканил, словно молотом по наковальне, слова начальник сыска, Хлестакова бросило в пот, лицо побелело выпавшим первым снегом. Путилин тем временем продолжал, указав рукою на входную дверь, – Сейчас войдет дворник, который покажет, что к нему заходил и интересовался Вами Сорокин, о чем он доложил Вам и за что получил «зелененькую». Его показания играют против Вас.
Выпавшая из рук трость с глухим стуком упала под стол, Дмитрий Львович охватил голову руками.
– Не надо больше никого, ради Бога, не надо. Прошу Вас, не надо. Мне страшно, по ночам мне не дают спать дети, я бегу от них и поэтому до утра засиживаюсь за ломберным столом, чтобы
Хлестаков вскочил, замахал руками и, как механическая игрушка начал двигаться три шага к окну, три – назад, три – к окну, три – назад.
– Вы оказались, – замер, словно наткнулся на невидимую стену, и пустым взглядом уставился перед собою, —нет не так, правильнее сказать, что это я оказался на Вашем пути. Все шло хорошо, нашим уделом были уезды, но Сорокин предложил выгодное крупное дело. Сперва казалось, что для приехавших издалека все кажутся богачами, – Дмитрий Львович огляделся вокруг, – оказалось, действительно, наши провинциальные купчишки богаче Креза, только хранят нажитое по кубышкам, чтобы пересыпать из сундука в сундук, как Скупой рыцарь.
На миг задумался, прикусил до крови губу, пытаясь вернуться из страшных воспоминаний к реальности.
– В той деревне вышла неприятность, с которой началось безостановочное мое падение, брат Сорокина разрезал об железный обруч бочки веревку, связывающую ноги, вырвался и побежал за помощью. Его догнал Жоржик, бывший моряк, и хладнокровно ножом… Я всегда предупреждал их, чтобы без крови, а здесь… – Дмитрий Львович вздрогнул, словно перед глазами промелькнула та жуткая картина. – Это произошло на глазах у Сорокина. Господин Путилин, я никогда в жизни не видел такого злобного лица, это был зверь без единого чувства, только с жаждой крови. Схватил топор, страшно даже рассказывать об этом. Я, офицер, видел и ничего не сделал, чтобы предотвратить зло. Стоял в стороне и наблюдал. Крови было много, везде красная липкая кровь, липкая дымящаяся кровь.
Хлестаков остановился и поднес свои руки к лицу, словно на них осталась та неповинная ни в чем кровь.
– В это мгновение кто—то из детей заплакал, а кто—то узнал Ивана, потянул к нему ладошки, ведь они знали его раньше, когда он служил у их деда и… дальше не хочется вспоминать, дети пошли под нож, – плечи опустились и лицо померкло дикой усталостью, он взглянул на Путилина, из—под бровей смотрели испуганные глаза, – Сорокин резал их, как скотину, отобранную на убой. Это была жуткая картина, и я понял, что мои подопечные становятся неуправляемыми. У меня было два пути либо их каким—то путём, – он запнулся и хриплым голосом добавил, – продать вам, либо выполнить роль палача.
На несколько минут воцарилась тишина, Жуков стоял у двери, боясь шелохнуться. Никто не пытался ее нарушить, только солнечный луч отражался от лица Государя, и оно от этого не то хмурилось, не то улыбалось. После тяжелого вздоха Хлестаков продолжил.
– Я заметил слежку Сорокина слишком поздно, остальные я пресекал, никто не шел против меня, боялись, а здесь упустил. Когда заметил, что за мной тайно ходит Иван, а в след за ним и его жена, понял, это еще один знак – пора избавляться от моих подопечных. Я сделал глупость, что спустил Сорокина в канал, надо было оставить в квартире. В тот вечер мы условились, что я приду к нему с деньгами, но он начал слишком нагло себя вести. Я хоть человек спокойный, но не выдержал.