Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача
Шрифт:
– Почему – «был», – заметил я равнодушно. – Михайлович по сей день жив-здоров. И сейчас работает…
– Во дает! – восхитился Пашка. – А че делает?
– Евреями недовольными занимается, – усмехнулся я. – Он ведь по этому делу специалист…
– Он по любому мокрому делу специалист! – заржал Гарнизонов, снял с плиты яичницу и стал разбрасывать ее нам по тарелкам.
Я задержал дыхание, собрался, сказал как можно спокойнее, увереннее:
– Я уж мелочи всякие подзабыл, но, помнится, это он тогда лихо управился с Михоэлсом.
Гарнизонов набил рот яичницей, помотал башкой, круто сглотнул – так что слезы
– Не он один! Да и задача у нас была пустяковая – прикрывали. Нам чужих подвигов не надо – свои имеются…
– Слушай, Пашка, а почему его возил ты?
– Ну, Леха, ты как был, так и остался пацан! Всесоюзная операция, руководил союзный замминистра Крутованов – тут главное, чтобы литовцы ничего не узнали – наши же сотрудники. Иначе все сразу же утекло бы на сторону. Нет, мы таких вещей не допускали!
– Эх, Пашка, какие книги о вас до сих пор не написаны! – заметил я.
– Вот тут, – он похлопал себя по толстой облезлой голове в шелковистом блондинистом пухе, – на сто романов товару имеется. Только пока рано…
– А я встретил Сергея Павловича Крутованова, он мне сказал, что пишет воспоминания, – уверенно-нагло соврал я.
Гарнизонов махнул рукой:
– Это будут книги для дураков – все равно самого главного, самого интересного нашему населению рассказывать пока не надо. Еще многие недопонимают. А рассказать чего у него имеется! Ух, орел-мужик! Как взглянет бывало – ноги отнимаются! А ведь молодой парень был совсем – лет тридцати!
– Тридцати трех. Он – пятнадцатого года.
– Может быть – он ведь еще моложе выглядел, стройный, подтянутый, в заграничном костюме! Как киноартист…
– А ты его нешто видел?
– А как же? – обиделся Пашка. – Вот тогда-то, в связи с Михоэлсом, он и приезжал…
– Из Москвы? – удивился я.
Гарнизонов на миг задумался, потом покачал башкой:
– Не! Думаю, что из Минска. Из Москвы начальство прилетело спецсамолетами, а этот приехал на «линкольне» – значит, откуда-то неподалеку.
Господи! Охрани мою маску – мой околоплодный пузырь родившегося среди «своих».
– Ох как он бушевал тут! – продолжал Пашка. – Как он тут на всех холоду нагнал!
– Почему?
– Да понимаешь – дурость вышла! Анекдот, да с начальством таким шутки плохи…
– А кто это шутить надумал?
– Лежава. Помнишь его? Начальника батькиного секретариата?
– Конечно.
– Вот он и учудил. Крутованов как приехал, сразу – в зал на третий этаж, проводить совещание. А мы с Лежавой, как всегда, у батьки в приемной сидели. Раздается звонок – твой батька вызывает Лежаву с досье на совещание. Дверь в кабинет была открыта, я видел, как Лежава отомкнул сейф, потом вторым ключом отпер бронированный ящик для секретных документов и вынул досье. Запер и – бегом на совещание. Я еще заметил, что он пристегнул наручник досье…
– Это что такое?
– Понимаешь – это был такой стальной портфель для особо ценных бумаг. Его без ключа можно было только автогеном разрезать. А для верности его полагалось по инструкции носить пристегнутым к кисти наручником…
– Ну и что?
– Ничего. Проходит пять минут. Твой батька снова звонит – где Лежава? Я говорю – Захар Антоныч, он уже вышел, сейчас будет. Через пять минут снова звонок – где Лежава? А ему идти – со второго на четвертый этаж и один коридор. Я тоже забеспокоился –
– А куда же он делся?
Ганизонов и сейчас – через тридцать лет – заливается, хохочет, вспоминая уморительность анекдота, того всесильного случая, который любых власть имущих сановных людей делает испуганными букашками.
– Через час его нашли. Он как выскочил от нас, так для быстроты решил на лифте подняться, открыл дверцу и в запарке не заметил, что кабины нет на месте – и прямым ходом рванул в шахту. Лифт сломался! Раз в сто лет бывает – так пришлось как раз на такой случай. Ноги, ребра себе переломал, крикнуть не успел – потерял сознание. Ну мы и хохотали потом! Даже Крутованов отошел маленько – мы его по тревоге ищем, а он себе в шахте лежит, отдыхает…
– А Михайлович был с Крутовановым?
– Нет, он в это время в Минске кантовался. После совещания Крутованов улетел сразу в Москву, а отец вызвал меня к себе и приказывает – поедешь, Пашка, на молодеченскую развилку сегодня ночью и подберешь людей. Вдвоем, говорит, вам было бы сподручнее, да вот, видишь сам, – этот осел Лежава выбыл, а больше никому знать это не нужно. Ну я и покатил вечерком…
– Молодеченская развилка – где это?
– А это не доезжая Минска километров двадцать, если из Москвы едешь, – там поворот есть на Вильнюс, к нам сюда. Там сейчас насыпали Курган Славы – видел, наверное, когда сюда ехал. Огромный такой памятник – гора и на ней штык. Наверняка видел?
– Видел.
Да, я видел. Памятник Славы.
– Ну, короче, проверил я свой «шмайссер», заправил полный бак и покатил. Стал у развилки, пригасил свет и жду. Часов в двенадцать прет из Минска грузовик на всех парах – под радиатором синяя фара, значит свои. Я им дал светом отмашку – включил фары, переключил, выключил. Три раза. Они подрулили, выскочили, а «студебеккер» на первой скорости толкнули с откоса. Двое ребят – крепкие такие парни, мясные бычки. Сели в мой «мерседес», и мы домой – ходу. Часа за полтора прикатили.
– А больше ты их не встречал?
– Не-а, – покачал головой Гарнизонов. – Как ввез их во двор министерства, один мне сказал – спасибо, бывай здоров, – вошли в подъезд, и концы. Я их больше не видел. Это же ведь не наши были бойцы – привозные, «чистоделы»…
– А почему ты решил, что они именно за Михоэлсовой головой ездили? Может, по какому другому делу?
– Да что я – дурак, что ли? На другой день в газетах сообщение: трагически погиб от руки бандитов… Уж нам-то эти фокусы известны! Хотя убей меня бог – по сей день не понимаю, почему такой понт из-за какого-то паршивого еврея давили! Такие люди занимались – Крутованов сам руководил, союзная операция! Взяли бы его в подвал, прижали как следует – и душа из него вон! Скончался от сердечного приступа…
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
