Петля. Тoм 1
Шрифт:
– Да, – ответила я.
Да. Готова. Таким было мое решение…
До сих пор я пытаюсь понять, что заставило меня отказаться от 22 лет своей прежней жизни, ради человека, с которым была знакома всего несколько часов. Почему я столь поспешно и безрассудно отдала ему всю себя без остатка. Почему из-за него я отказалась от своих убеждений (если они у меня и были), от своей карьеры (она мне была обеспечена), от своего отца…
От СВОЕГО ОТЦА.
Молодость, наивность, идеализм -да, конечно, все это играло весомую роль – убедило меня в правильности сделанного шага, но что же было мотивом?…Может то, что этот человек осмелился просить у меня все и сразу. Все. Абсолютно все.
Когда-то я слышала фразу: «Свобода существует лишь в добровольном выборе лучшего рабства». Знаю, Алессандро никогда бы с этим не согласился.
А я…?
Часть
2
I
– Эй, Минко, ты же не собираешься в очередной раз все это слушать? – раздался у него из-за спины задиристый голос Чаби, сопровождаемый шутливым тумаком.
Он даже подпрыгнул от неожиданности. Быстро заслонился рукой от новой попытки тыкнуть его под ребра, отскочил в сторону.
– А что? Твой дядька славно говорит. Смотри, эти деревенские аж дыханье затаили – слушают.
Парнишка равнодушно оглянул кучку местных, столпившихся возле площадки, на которой выступал товарищ Шбланке 2 , или Бланко 3 , как его называли многие, или просто Лан, как его предпочитали называть некоторые, перевел взгляд на своего отца, стоявшего чуть поодаль вместе с остальными бойцами…
– Да, мой дядька мастак по части болтовни, – протянул Чабио, – Но ты же уже не какой-то деревенщина, Минко. Чего ты-то уши развесил?
2
Шбаланке [ala'ke] и Хунахпу [hunax'pu] – (здесь и далее) Близнецы-герои в мифологии майя. Являются центральными фигурами повествования, включенного в колониальный документ Киче под названием Пополь Вух и составляющего древнейший миф майя. Близнецы Хунахпу и Шбаланке, также были идентифицированы в искусстве классических майя (200-900 гг. н.э.). Близнецы часто изображаются как взаимодополняющие силы – взаимодополняющие пары жизни и смерти, неба и земли, дня и ночи, Солнца и Луны.
3
От испанского blanko – белый
– Такое ощущение, что тебе не нравится то, что он говорит, – заметил Аминьо.
Его друг скорчил унылую рожу, подернул плечом.
– Да, я даже не слушаю, что он там говорит. Его речь рассчитана на то, чтобы привлечь в наш отряд новых бойцов. А нам с тобой это зачем? Мы итак в команде. Пошли лучше походим, посмотрим, что у них тут есть интересного.
– Это захудалая нищая деревушка, Чаб. Что у них тут может быть интересного? – возразил он.
– По мне так все равно поинтереснее этого, – паренек небрежно кивнул на своего выступавшего дядю, чуть помедлил, еще раз мельком взглянув на отца, – Ладно, ты как хочешь, а я пошел отсюда, – и, произнеся это, быстрым шагом направился прочь от центральной улицы.
Поколебавшись несколько секунд, Аминьо все-таки пустился вслед за другом.
– Черт, Чаби, твой отец нам задаст трепку,
– Ты чего его так боишься? Он же только с виду и на словах грозный, а так еще ни разу никого не тронул… Ну, я имею ввиду из своих – враги не в счет.
– Что, и тебе ни разу в целях воспитания не выпорол?
– Нет, ни разу, – помотал головой Чаби.
– А наверное, стоило, – усмехнулся Аминьо.
– Зачем? Чтобы я стал таким же забитым, запуганным кутенком, как ты?
– Слушай, сопляк, ты язык попридержи! Не то от меня сейчас по роже схлопочешь!
– Ну, попробуй, ударь, – начал подзадоривать парнишка, сверкая в его сторону колкими чернющими глазами, – Ударь, покажи, на что способен! Что ты насупился, Минко? Ну, давай – бей! Я разрешаю!
– Я маленьких не бью, – ответил он холодно, и, как ему показалось, с достоинством. Вообще-то слово «маленький» в отношении Чабио было не совсем верно… Да, он был на пару лет младше, но ростом явно превосходил его на полголовы. В своего отца уродился – Командир Хунахпу тоже высоченный, как столб, хоть и индеец.
– Отговорка, Минко… Ты просто не любишь бить других, даже когда они этого заслуживают…Я маленький – ха! Что же ты тогда не давал отпор тому пьянчуге, который тебя гнобил? Мне кажется, ты примкнул к нашему отряду, только чтоб сбежать от него подальше.
– Этот, как ты выразился, пьянчуга был моим отцом. Я не мог поднять на него руку.
– Почему? Минко, Минко… Неужели ты не понимаешь? Все с этого и начинается: покорность, послушание, подчинение, рабство. Как ты можешь бороться за свободу в стране, если не сумел победить диктатуру в собственной семье? Мы ведь должны искоренять авторитаризм в любом его проявлении.
– О-о-о… Похоже, кто-то все-таки слушает речи своего дяди, хоть и воротит от них носик!– засмеялся Аминьо, прихватывая своего друга за этот самый «носик», чтоб сделать из него «сливу». Чаби ловко вывернулся, ощутимо долбанув его локтем по спине, а он – не будь растяпой – подставил подножку, и когда паренек рухнул на землю, навалился на него всем телом, схватив за грудки, встряхнул, и снова почувствовал крепкий удар кулаком в бок… ответил ему таким же ударом… Получил в глаз…
– Эй, мальчики, вы чего не поделили? – раздался над их головами приятный женский голос.
Они оба как по команде вскочили на ноги, уставившись на, откуда ни возьмись, возникшую Мадонну. Нет, не Мадонну, скорее Марию Магдалену, причем до знакомства с Христом… На вид ей было немного за тридцать, распущенные взбитые волосы черным облаком обрамляли ее красивое широкоскулое лицо с кроваво-алыми губами и фиалковым отливом век, гладкая бронзовая кожа сверкала маслянистыми росинками испарины, кричаще яркая одежда едва прикрывала и плотно обтягивала все прелести ее пышногрудой и крутобедренной фигуры с тонкой талией, туго обвитой слоями шелкового платка. Она быстро и как-то странно взглянула на Чаби, и тут же перевела взгляд на него, тая в медовой улыбке.
– Да так…ничего… – промямлил Аминьо, пытаясь хотя бы из вежливости, не глазеть на нее столь бесстыже.
Но, кажется, Магдалену подобное «глазенье» ничуть не стесняло, и когда он все-таки заставил себя потупить взгляд, она, напротив, поспешно обхватить его лицо горячими листиками своих ладоней, приподняла голову, провела пальцем по его разбитой брови.
– Ну, зачем же ты так своего друга? – обратилась она к Чаби, хотя сама продолжала смотреть на него… Еще раз нежно провела по ссадине, – Надо приложить что-нибудь холодное, чтобы не было отека, – проговорила она, – Подожди здесь, красавчик, я сейчас принесу.