Петля
Шрифт:
Самолет потряхивало на неровностях бетонной полосы, толчки были слабыми, но Поляков чувствовал нестерпимую боль где-то пониже правого уха, она все глубже проникала в тело. В то время как «Ил-76», покачиваясь и подпрыгивая на неровностях, выруливал на позицию для взлета, у Полякова выпучивало глаза и весь он деревенел. Внезапно начались галлюцинации, после чего он потерял сознание. Он не почувствовал, как «Ильюшин» оторвался от дорожки и взмыл.
Ни воздушная болтанка, ни тяжелое приземление близ Москвы, ни минусовая температура, когда его переносили в машину «скорой помощи», не пробудили полковника. Шесть часов он был словно мертв. Лишь чьи-то
— Олег Иванович, Олег Иванович… — Поляков узнал голос Марченко.
— Товарищ полковник, товарищ полковник. — Это был женский голос, вероятно, медсестры. — Теперь вы в безопасности, в кунцевской больнице.
Рана на шее вспухла и кровоточила. Болело и где-то ниже, не понять где.
— Будет жить, сделаем, — сказала сестра.
— Попробуйте не сделать, — сказал Марченко. Не удержался, произнес речь: — Полковник у нас герой. Я испытываю гордость за него. Знаю, сейчас не принято говорить о героях. Старая система рухнула, и эти проклятые демократы спорят по поводу того, стоит ли выносить из Мавзолея тело Ленина. Делать им больше нечего, пустоболтам. А вот мы — действуем. Я послал Полякова вернуть наше русское золото, захваченное узбекскими мерзавцами. И он задание выполнил. Настоящий русский патриот и герой.
Медсестра молчала — кажется, удивленно.
Потом Марченко шагал по коридору на десятом этаже, выкуривая одну за другой сигареты и посматривая на высокие дома западной окраины Москвы, за которыми начинались сосновые боры Архангельского. Спустя несколько минут он уже не мог сдержать нетерпения и вернулся к лежавшему на кровати Полякову.
— Олег Иванович, мне нужна правда. Я должен знать, что случилось. — Генерал упорно настаивал, не обращая внимания на терзающую полковника боль.
Крупный, тяжеловесный, похожий на медведя, с длинной нижней челюстью и грубыми чертами лица, генерал сидел у постели, склонившись над полковником так, чтобы слышать все, что он скажет.
— Товарищ Поляков, вы действовали блестяще! — Марченко использовал все возможности, чтобы расшевелить раненого. Шестидесятилетний генерал редко доверял вести допросы младшим, да и старшим офицерам. Ему самому нужно было спрашивать и самому слышать, как отвечают, ибо часто в интонации, в бегло брошенном взгляде, в обмолвке содержался ключ ко многим тайнам.
— Я знаю, что все прошло блестяще, — проговорил Поляков, еле раздвигая запекшиеся губы. — Я знаю, что работал как следует, — повторил он, не понимая причины, по которой Марченко так его расхваливал.
— Товарищ генерал, не давите так на моего пациента! — попросила сестра. Но генерал не обратил внимания на женские сантименты. Ему требовались — и поскорее! — факты, особенно когда это касалось близкого друга, соратника, которого он хорошо знал.
— Олег, мне нужны факты. Они нужны мне как можно скорее. Расскажи, что произошло в Ташкенте, в Хиве, в Зарафшане.
Поляков едва ли не впадал в коматозное состояние, лежал с искаженным гримасой лицом, неимоверно бледный. Но каким-то образом он еще смог мобилизовать силы… Ташкент, Хива, Зарафшан? Откуда Марченко известно, где он был и что там случилось?
— Я, конечно, скажу все, что знаю, Виктор Петрович… но не раньше, чем вы мне объясните истинную причину моей поездки в Узбекистан… Для чего была нужна эта затея с золотом?.. Почему для вас так важно было его получить?
Как бы ни было ему худо, ветеран КГБ сохранил
Марченко не обращал внимания ни на подковырки, ни на жалкое состояние подчиненного. Полковник находился на грани потери сознания, но был еще в состоянии мыслить. Для генерала этого было недостаточно. Черт бы побрал его ранения.
— В течение многих лет узбекская мафия вдалбливала нам дутые цифры относительно урожая хлопка. — Марченко говорил размеренным спокойным голосом, «штатными» газетными фразами. — Узбекистану платили не за хлопок, доставленный в Россию, а за поступавшие из Ташкента в Москву цифры собранного хлопка. Жулики вроде Раджабова приписывали нолики к цифрам. Сорок тысяч тонн становились четырьмястами и даже четырьмя миллионами. За несколько часов такой работы и несколько основательных взяток нужным чиновникам люди, подобные Раджабову, становились богачами. Каждый сезон Москва этим подлецам оплачивала лишний миллион тонн, который никогда не был выращен. Сначала они воровали нашу наличность — теперь принялись хапать наше золото, Олег Иванович.
Поляков слушал и молча размышлял. Марченко не сказал ему ничего нового помимо того, что уже сообщил во время инструктажа несколькими днями раньше. А полковник хотел знать значительно больше. Ведь Марченко предал его, не сообщив заранее о том, что знал сам до отправки Полякова в Ташкент. Да, это предательство, с презрением подумал он о своем старом товарище.
— А ведь нехорошо, товарищ генерал, — проворчал Поляков, соблюдая правила уставного обращения. Он облизнул запекшиеся губы. — Это же все старье и дерьмо, что вы сейчас огласили. Чего ради мне слушать рассказы о хлопке. Я хочу знать, почему Раджабов золото украл. Иначе мы не сработаемся, Виктор Петрович…
Марченко подумал, уселся наконец на шаткий стул возле Полякова и приглушенным, ровным голосом принялся проповедовать:
— Олег Иванович… При инфляции, составляющей тысячу процентов в год, можно опираться только на цену золота. Это единственное спасение для России. Ты знаешь, что производство золота всегда было окутано тайной. Сейчас ничего не изменилось. Зарафшан — один из самых охраняемых наших секретов. Иностранцы точно не знают, где мы добываем и плавим свое золото. И мы хотим, чтобы так оставалось и дальше. Даже после августовского путча и всех этих бессмысленных разговоров об открытом обществе, гласности, честности в политике.
Марченко говорил с нарочито замедленным сибирским акцентом. Он не знал, сколько из всего им рассказанного был в состоянии понять Поляков и сколько надо рассказывать.
— Продолжайте, Виктор Петрович, — попросил Поляков.
— Золотые бароны Южной Африки и Бразилии впали в отчаяние, когда выяснили, что Россия делает со своим золотом, — заговорил Марченко. — И Мировой совет по золоту в Лондоне, и каждый золотодобытчик и золототорговец в мире — все они хотели бы пробиться сквозь нашу завесу секретности. Одно жульническое манипулирование с ценой на золото в новых независимых государствах — в Узбекистане или Казахстане — может либо прикончить рынок драгметалла, либо его оживить. А это значит, что манипуляции с ценами на золото могут либо сократить богатства России, либо приумножить их. А ведь мы задолжали миру восемьдесят миллиардов долларов. Годовая добыча золота Узбекистана стоит полтора миллиарда — по оценкам главного казначейства здесь, в Москве. Вот почему такое значение приобретает раджабовское воровство. Он растаскивает российские сокровища.