Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
– Слушай ты, хрен моржовый!.. – и куда только делось девичье очарование? – Я сейчас милицию позову, и ты у меня в КПЗ будешь блох давить!..
Богомолов стало не интересно слушать, какое будущее его ожидает. Он отошёл к другому окошку, на котором было написано "Р – Т". Тут за стеклом сидела пожилая усталая женщина и вязала детский свитер.
– Простите меня, ради Бога, – подчёркнуто вежливо обратился к ней Алексей Иванович. – Мне нужно оставить записку на фамилию "Троицкий". Скажите, как мне это сделать?
– Напиши
– А без почтового ящика никак нельзя?
– Нельзя, – спицы мелькали в её руках. Как маленькие сверкающие молнии.
– А конверт с маркой можно у вас купить?
– Тридцать копеек, – перед Богомоловым за стеклянным окошком сидела вязальная машина. Не человек.
Купив, на всякий случай, сразу пять конвертов и стопку почтовой бумаги, Алексей Иванович сел за стол и тут же, на Центральном телеграфе, стал писать письмо, которое собирался адресовать своему племяннику. Опять же на Центральный телеграф.
"Дорогой Павел! Ты, наверное, удивишься, но я сейчас нахожусь в Москве и, вероятно, пробуду здесь некоторое время. Как только получишь эту мою писульку, тоже напиши мне "до востребования" с указанием адреса или телефона, где бы я мог тебя найти. Даст Бог, встретимся и уж тогда переговорим обо всём. Обнимаю тебя. Алексей Богомолов."
Он написал адрес, вложил листок в конверт и уже собирался заклеить его, как вдруг услышал над собой чуть надтреснутый до боли знакомый голос.
– Богомолов?.. Ты?!..
Алексей Иванович поднял голову.
– Наташа?.. – он медленно встал и почему-то отступил назад.
В двух шагах от него, на расстоянии вытянутой руки, стояла его спасительница, его фронтовая любовь, которую он так и не смог разыскать после войны и о которой в последнее время вспоминал всё реже и реже.
Да, это была она – Наталья Григорьевна Большакова!..
– Ты смотри – узнал!.. Это хорошо. Значит, не слишком я… изменилась?..
– Не слишком… Нет… – с трудом даже не сказал, а вытолкнул из себя эти три слова Алексей.
После этого они мучительно долго молчали: не знали о чём говорить. Просто смотрели друг на друга не отрываясь.
– Как живёшь, Богомолов? – первой нарушила молчание Наталья.
– Нормально живу, – Алексей никак не мог прийти в себя. – А вы?..
– Что это с тобой?.. Мы, помнится, на "ты" были?..
– Извини… Давно не виделись… Отвык…
– Да, давненько… тринадцать лет уже…
– Неужели тринадцать?
– А ты посчитай.
– В самом деле… Тринадцать… с хвостиком.
– Что-что?..
– С "хвостиком", говорю… Тринадцать с лишком…
– "С лишком"?.. Ну да, мы с тобой, кажется, в апреле расстались?..
– Шестого.
– Ишь ты!.. Даже число запомнил?
Он согласно кивнул и вдруг почувствовал знакомую боль в груди. Отвёл глаза.
– Я, Наташа, всё помню.
– Как
– По-разному… Но в целом… грех жаловаться…
– Надолго в Москву?
– Не знаю. Как дела сложатся. Хотелось бы назад поскорее.
– Тебя дома кто-то ждёт?
– Хотелось бы думать – да.
– Ох, темнишь, Богомолов… Ох, темнишь!.. Ты раньше этим вроде не отличался.
– Да я и сейчас… "не отличаюсь"…
И вдруг, сам того не ожидая, задал ей самый главный вопрос, который не давал ему покоя все эти тринадцать с хвостиком лет.
– Скажи, Наташа, ведь ты письмо моё получила?
– Какое письмо? – удивилась она.
– Ну вот, теперь ты темнишь, Наталья Григорьевна!.. Если бы ты его не получила, то как бы узнала, что я не в Москве живу?
– Скажи-ка!.. Из тебя, Богомолов, мог бы отличный сыщик получиться! – рассмеялась Большакова. – Ну, получила. Что из того?
– Почему не ответила?
– Долго рассказывать.
– А я никуда не спешу… Впрочем, если ты торопишься, я не настаиваю.
– Я?.. Да нет… Торопиться мне, Богомолов, тоже некуда.
– Вот и отлично. Присядь, давай поговорим. Столько лет мы с тобой не разговаривали.
Она немного помедлила… Потом решительно сказала, глядя ему прямо в глаза.
– Я в двух шагах отсюда живу, пошли ко мне. Чайку попьём… Всё-таки дома лучше, чем на телеграфе, прошлое вспоминать. Согласен?..
– Пошли, – Алексей был согласен на всё.
Он опустил в напольный почтовый ящик своё послание племяннику. Наталья Григорьевна взяла его под руку, и они вышли на улицу Горького. В дверях телеграфа Богомолов лицом к лицу столкнулся с высоким худым человеком, который галантно уступил им дорогу. Не знал Алексей Иванович, что перед ним был тот, кого он так хотел увидеть – Павел Петрович Троицкий. Последний раз он видел своего племянника, когда тот был ещё ребёнком, и, само собой, не мог признать в измученном старике бойкого, розовощёкого мальчишку.
Им предстояло встретиться гораздо позже, а пока они разошлись.
Вечер ещё не наступил, но уличные фонари уже зажглись, и на небе в густой синеве одиноко висело белое пушистое облачко, очень похожее на ангорского кота.
21
Отставной комбриг Троицкий на секунду задержался в дверях телеграфа, пропуская выходившую на улицу пожилую пару. В это мгновение он, конечно, не мог предположить, что этот мужчина с окладистой седой бородой только что опустил в огромный напольный почтовый ящик, что стоял при входе в операционный зал телеграфа, письмо, адресованное ему «до востребования». Ещё менее он мог подумать, что через два месяца им предстоит новая встреча, но уже совершенно при других обстоятельствах. А сейчас… Сейчас они даже не взглянули друг на друга.