Пётр Машеров
Шрифт:
– Ясно, Петр Миронович.
«А на меня смотрят волками, когда я сообщил, что до съезда осталось три месяца», - вспоминал позже Иван Шамякин.
– Съезд мы провели в новом здании. Машеров присутствовал на нем и, ощущалось, был доволен, хотя на сданном объекте были сотни недоработок, многие из которых мы, «секретари общества», не видели, а он увидел.
А строители скрежетали на меня зубами: “Мы на вашем объекте понесли полмиллиона затрат. Кто оплатит?” На такую сумму превысили проектную стоимость. Но даже я, писатель, сумел отбиться: “Финансировал строительство Совет Министров. Туда и обращайтесь”.
Помню,
***
– Как-то получили заказ: сделать портреты кандидатов и членов Политбюро ЦК КПСС для оформления Центральной площади Минска, - рассказывал И. Тихонов, заслуженный деятель искусств БССР, художник.
– Понесли эскизы в ЦК партии для согласования с секретарем по идеологии…
В здании он встретился с Бровкой. Сообщил ему цель визита.
– Почему к Кузьмину? Он ничего не скажет. Иди прямо к Машерову, - посоветовал Петр Устинович.
– А вдруг Петр Миронович сделает замечание, что миную «куратора»?
– возразил Тихонов.
– Нет, нет, пойдем к «первому».
Зашли в его кабинет, поставили перед ним эскизы.
– Все правильно. А вот красного цвета на портретах многовато: не нужен такой торжественный фон. Мы не вожди, как Ленин. Мы — рядовые работники партии, — заметил Машеров (выделен мной.
– С.А.)
Потом зашел разговор о творческих планах. Посетители пожаловались «первому», что «за культуру» берутся все, а толку от этого мало. Он в ответ грустно сказал:
– Жаль, что нет ни в ЦК партии, ни в Совмине человека, который бы толково разбирался в культуре республики. А у самого до всего руки не доходят.
Много теплых встреч с Машеровым было у заведующей партизанским отделом Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны Р. Черноглазовой. Первый секретарь очень часто приходил в музей. Его интересовала каждая фотография, каждая экспозиция. Однажды сюда членов бюро ЦК КПБ привел. Раиса Андреевна помнит, как волновались накануне приезда в Минск Фиделя Кастро. А когда высокий гость посетил музей, то сотруднице даже не понадобилось проводить экскурсию: Петр Миронович сам все рассказал, как настоящий экскурсовод.
Первая встреча для Черноглазовой оказалась не очень приятной. Пришел, увидел одну, другую свою фотографию. Позвал ее и говорит:
– А зачем столько Машерова понавешивали? Музей - это не место для повторения фотографий одних и тех же людей.
Покритиковал молодую работницу, а та обиделась на него. Потом он часто приходил и спрашивал: «Ну, как живете?» Постепенно контакт наладился. А вот одна встреча ей особенно запомнилась.
В музей каким-то образом попали две тетрадки, исписанные очень мелким почерком. На одной из обложек была надпись «Кудашов». Внимательно просмотрели записи. А там о комсомольских делах написано, о подполье. Однажды на каком-то документе ей довелось увидеть его резолюцию. Тот же четкий мелкий почерк! Сотрудники отдела решили, что, когда придет Машеров, спросят у него о тетрадях. Такая встреча вскоре произошла - он сопровождал кого-то из гостей. Попросили первого секретаря задержаться. На просьбу он охотно откликнулся:
– И в чем же дело?
– У нас есть тетради, где написано
Не успели договорить, как он в ответ:
– Вы ошибаетесь. Я никогда не вел дневников.
Сотрудники растерялись.
– И все же, может, посмотрите?
– решили настоять на своем.
– Ну покажите, что там.
Сходили, принесли тетрадь. И вдруг увидели, как изменилось его лицо. Оно сделалось строгим, появилась растерянность. Спрашивает:
– Где вы это взяли? Это мой почерк...
Только тогда у них на сердце отлегло. Он полистал, полистал свои военные дневники, затем попросил, чтобы дали перечитать. Тут же сотрудники напомнили, что это музейный экспонат, его, мол, нужно вернуть обязательно.
— Думаю, мне поверите. Через две недели верну дневники.
…С удовольствием, с какой-то торжественностью взял в руки эти серые тетради и я. На одной из страниц, исписанной его мелким почерком, прочитал: «К неприятным словам нужно прислушиваться, обдумывать их, делать из них выводы. На хорошие можно и не обращать внимания. Они размагничивают».
***
Машеров продолжал традиции Мазурова. Раз в месяц проводил совещания в актовом зале Дома печати и Машеров. С ним приезжали заведующие отделами ЦК КПБ. Собирались все сотрудники газет, откровенно говорили первому секретарю о своих проблемах, трудностях, о том, что наболело на душе. Он сам делал обзор газет. Одни статьи хвалил, другие — критиковал. Иногда высказывал доброжелательную критику, а иногда и резкую.
Доклады Машерову готовились на русском языке. Но писатели всегда дарили ему свои книги на белорусском, он любил читать их произведения в оригинале.
С писателями он встречался не только в кабинетах, аудиториях, на торжествах. Как правило, на все республиканские семинары по экономике приглашалась большая группа творческих работников, а некоторые из них даже участвовали в его «вертолетных полетах» по республике.
Однажды Иван Мележ побывал у него на приеме. Долго продолжалась беседа. Зная о болезни писателя, Машеров предложил ему отдохнуть и дал указание выделить в его распоряжение «люкс» в санатории «Советская Белоруссия» в Крыму. У Мележа было удостоверение, выданное в начале войны после окончания курсов младших политруков и подписанное заместителем начальника курсов Леонидом Брежневым. Он попросил писателя оставить на некоторое время удостоверение, чтобы сделать несколько приличных фотокопий. Одну из них он намеревался преподнести Генеральному секретарю… Как он распорядился ими, неизвестно.
«В переводе на русский язык Якуб Колас, Янка Купала, Аркадий Кулешов, как и другие наши крупные писатели и поэты, проигрывают. От этого пропадает вкус произведения», — говорил он собеседникам.
Из современной белорусской литературы ему очень нравились произведения Андрея Макаенка, Владимира Короткевича и Ивана Мележа. «К сожалению, этого писателя (Мележа — С.А.) не до конца оценили», — как-то высказал он свое мнение. Он переживал его смерть не только как горе республики, чьей славой был писатель, но и как личную беду… Когда выносили гроб и впереди несли подушечки с наградами, он горько сказал: «Мне стыдно: наград так мало, и не того они уровня, что должен был иметь такой талант, как Мележ…»