Петр Первый на Севере
Шрифт:
Богатые, благоустроенные дома у архиепископа Афанасия были в Шенкурске, Архангельске, и главный, со всем штатом прислуги, – в Холмогорах. Было при нем в епархиальном управлении ни мало ни много свыше сотни всякого служебного персонала: казначей, судья – устроитель духовных дел, дьяки и подьячие, просфорники, чашники, мельники, конюшенные, келейники, швецы и закройщики, стряпчий для тайных сношений с Москвой, караульщики и даже часоводец, следивший за точным временем.
Жил архиепископ на широкую ногу. Когда построил новый себе дом в Холмогорах, то на новоселье пригласил тысячу человек гостей, разумеется с приношениями, чем сторицею и окупил все затраты на пиршество.
Архиепископ на Севере был самовластным богом
Однажды осенью 1701 года, когда впечатления от наскока шведской эскадры еще не успели превратиться в воспоминания, в Холмогоры с моря, с архиерейской тони, пришел карбас с семгой. На этом карбасе холмогорцы доставили к архиепископу на допрос наемного рыбака, уроженца Кемского городка Ивашку Вожеватого, который, как оказалось с его слов, побывал в плену у тех шведов, что ходили на Архангельск.
Приняв от владыки благословение и поцеловав его пожелтевшую, с темными прожилками руку, Ивашка Вожеватый поклялся перед крестом и Евангелием, что на вопросы Афанасия, под запись подьячего, расскажет о своих печальных похождениях все без утайки.
– Ну, говори, чадо, не робея и не путая, как ты к шведам попал, что видел, что чуял и как ты уцелел и обратно к своим воротился?
Допрос был учинен в палате архиерейского дома. Борзописец дьяк стоял за аналоем. Гусиное перо в руке, другое за ухом. Развернутый склеенный столбец голландской бумаги, спускавшийся к полу по мере того как отвечал Ивашка на расспросы Афанасия, быстро покрывался мелкими строчками скорописи:
– Был я, владыко, по найму покручеником [3] на промыслах от Соловецкого монастыря. За старшего у нас был Андрюха Белоусов. Пошли на четырех судах шестнадцать мужиков треску промышлять. Удачи не было. Рыбин этак с тысячу насушили. Разе это лов? Жалость одна. Овчина выделки не стоит. А потом мы скопом надумали надувать ветрием паруса в сторону Святого Носа к Лопским берегам. Наловили на ярусы пудов двадцать палтусины. Разе и это лов? Малость. Пошли дальше в море. Сотенку пудиков наловили. Это уже другое дело! – повеселев, воскликнул Ивашка, позабыв, что совсем не это интересует архиепископа.
3
Покрученик – работник, нанятый на рыбацкие или же зверобойные промыслы. На крайнем русском Севере крепостное право не существовало. Поморские жители могли наниматься на промыслы к хозяевам и вступать в артели. Здесь были так называемые черносошные крестьяне, – крестьяне, проживавшие и работавшие на государственных землях. Были также крестьяне монастырские. При Петре Первом они были изъяты из-под власти монастырей и переданы в казенное управление, а затем в ведение Синода. Были на Севере целые уезды приписных крестьян – приписанных указом Петра (1721 года) к фабрикам и заводам. В частности, крестьяне уездов Белозерья и Прионежья несли тяжелую повинность на рудных разработках и строительстве флота. И еще до указа целые районы приписывались к возникшим металлургическим заводам. (Прим. автора.)
– Ты мне о шведах, о шведах поведай, – стал направлять Афанасий рассказчика.
– Можно. Вот я до этих свейских воров и добираюсь: пошли мы в третьи разы за палтусом подальше – глядь, а в то утрие с моря идут прямо на нас суды.
– Сколько их было? – спросил архиепископ.
– На нас шло одно яхтенное, а остатние
– Били вас, измывались над вами вороги?
– Бить не били, – отвечал Ивашка на вопрос Афанасия, – не стану врать, но толкали и пинали. Что было – то было. Пояса нам обрезали, ножи и огниво с трутоношами забрали, кресты, у кого серебряные, поснимали, медных не тронули. А потом всех восьмерых под караул к себе в трюм затолкали, и мы тут весьма загоревали…
– Кто у них капитан, каков он видом?
– Начальной человек на той свейской яхте был племянник тому самому генералу, что управлял всеми пришлыми воровскими кораблями на Белом море. Возрасту среднего. Сухопарый, волосы чужие, прикладные, под шляпой. Кафтан темно-вишневый, башмаки немецкие.
– Как ты узнал, что он генералов племянник?
– А вот как, – охотно отвечал Афанасию Ивашка Вожеватый, – того же дня яхтенный начальник бросил якорь, снял с яхты бот, нагрузил палтусом, чтобы свезти на фрегат к дяде своему – генералу, а меня, да еще полоненника Данилку Вахрамеева в гребцы взял. Вот приезжаем к генералу на большой корабль, не знаю поименно ни того, ни другого. Узнал генерал, что люди с двух наших карбасов ушли на берег, осатанел совсем, освирепел и зверем набросился на племянника, да немецкими матерными словами его покрыл всяко, и сказал: «Ты же подал через тех беглецов весть русским, что мы здесь на море…» – и затопал ногами и палтус от него не взял. Брань генералову мы с Данилкой слышали, тот Данилка свейский язык, худо ли хорошо ли, знает, где брань, где доброе слово понять может.
– Еще чего слышали с Даниилом тем от шведского генерала?
– Меня он не выспрашивал, а с Данилкой разговор имел строгий. Вынул генерал оголенную саблю, да так с саблей в руке и стал допрашивать Данилу Вахрамеева. Со страху, не потерять чтобы головы, Данилка генералу ответ держал на все расспросы, что он, Данилка, Кемского уезду Пудожемской волости, и что рыбачит-промышляет, и неких свейских людей поименно знает: Полонестера из Кариберы да ихнего протопопа. Тогда генерал саблю в ножны спрятал и стал спрашивать Данилку, сколь верст от Кеми до свейского рубежа, далеко ли устье кемское от городка Кемского. Да где самое ближнее расстояние от Соловецких островов до берега…
– Правильно ли отвечал тот Данилка или ложно генералу? – спросил, хмурясь, архиепископ.
– Ответы его генерал сверял с картой. И был Данилкой доволен.
– Дурак! Негодный человек тот, кто врагу правду открывает. Неприятеля должно заблуждать, сбивать с толку… Что же дальше? – поворчав, спросил Афанасий. – Припоминай, чадо, припоминай.
– Генерал отвалил Данилке табаку, вина дал выпить три малых посудинки и по-свейски спросил: «Хочешь, русак, на Русь?» Данилка благодарно повергся ему в ноги.
– Каковы те корабли шведские, на коих тебе быть довелось?
– По моему разумению, яхты на ходу скорые, а большие, те ходом потише будут. На большом генеральском корабле пушек много, на верхних полубаках сплошь кругом всего корабля. А на яхте, на которую нас полонили, пушек с двадцать… Людей на большом корабле человек с два ста будет. Люди не ровные: и худородные и матерые есть. Одеты в суконную одежду, в зеленую и лазоревую, в рукавицах…
– И то добро, что вас, ротозеев, в Швецию не увезли и не загубили.