Петр Первый на Севере
Шрифт:
– Да куда ему! Как пылинка затеряется… Не увидит света белого, – простонала мать.
– Она уже куксится. Полно хныкать! – прикрикнул на нее отец. – Или он один? Да разве наши архангельские где растеряются? Им всякая нелегкость под силу. Не зря нынче его величество сам отбирал крепких парней, здешних и холмогорских, учить за границей делу мореходному по всем правилам. – Старик стал перечислять знакомых ему людей, облюбованных Петром для учения в Голландии: – Андрюшку Пустошкина, Петьку Мелехова, Евдокима Раковцева, Борьку Худякова, Фролку Манилова, Гришку и Яшку Голенищевых, да всех-то десятка
– Не утаю, батя. С лихвой поторговал: присчиталось мне за труд без пяти алтын рубль. Вот они, забирай до копеечки…
В то лето Петр с войском отбыл из Архангельска в Соловки, а потом, через Нюхчу, к Онежскому озеру и на Ладогу.
Не был забыт царем Михайло Аврамов. Отправившись на попутных барках с иноземными приказчиками и товарами по Двине и Сухоне, где-то бурлацкой силой, где-то лошадьми тянули лямку, а когда и под парусами шли, – увидел и познал тогда Михайло, в какой далекой крайности обретается родной Архангельск от Вологды и Москвы.
Сопроводительная грамота в сундучке с хлебными сухарями была бережно завернута в вышитый рукотерник. А на бумаге приказание – быть ему, Михайло Аврамову, в Москве при Оружейной палате дьяком, сведущим в познании книжных и художественных дел…
Оружейная палата в Москве уже в ту пору славилась не только богатейшими сокровищами искусств, но она еще, как рассадник русской культуры, имела мастеровых людей, отличных умельцев, чеканщиков и филигранщиков из Устюга и Сольвычегодска, живописцев-изографов из Вологды, Ярославля, Владимира и Новгорода, литейщиков и оружейников из Тулы…
Восприимчивому архангелогородцу Михайле Аврамову было чему здесь поучиться.
Прошло десять лет с того времени, как, по милости Петра, Аврамов покинул Архангельск и служил дьяком, ведавшим хранилищами единственного в стране музея. За эти годы пребывания в Москве он изучил печатное дело и, видимо, не раз еще был в книжных делах примечен Петром.
Первая типография в Петербурге, повелением Петра, возникла в 1711 году. Для начала она была оборудована одним печатным станом, привезенным из Москвы.
Книги выходили неспешно, с великой осмотрительностью. Директор типографии Михайло Аврамов, как того и ожидал Петр, познал в Оружейной палате и на Печатном дворе все «художества», относящиеся к печатанию. Начитанный и преданный любимому книжному делу, Аврамов, облеченный доверием государя и контролируемый им, приступил к изданию книг.
Аврамов начал свою книжную деятельность с печатания книги, называемой «Краткое изображение процессов или судебных тяжб. Против римскоцесарских и сазонских прав учрежденное».
В январе 1712 года, еще до выхода первой книги в Петербурге, Михайло Аврамов тиснул в одном экземпляре собственные стихи, посвященные прославлению побед Петра. Печатный текст стихов художественно разрисовал гравер Алексей Зубов, работавший при типографии. (Ныне уникальный лист приветственного стихотворения хранится в Русском
Дальше, отметив военные заслуги Петра, автор завершил вирши пожеланием:
Да подаст бог творец вашему величеству много жити,Наследство в таковых же действах узрити.Позже в отчете за пятнадцать лет книжного дела в Петербурге Михайло Аврамов писал:
«Дело типографское учинено здесь токмо для лучшего обучения русского народа, чего ради и мастеры иноземцы из Риги и Ревеля были высланы, с которыми отправлялись во флоты корабельные и галерные сигнальные книги и листы и прочие гражданские науки и на иностранных языках книги, что ныне и одни российские мастера отправляют; также и пунсонному и словолитному делу из русских людей пунсоны делать и литеры отливать обучались мастерством не хуже иноземцев, а гридорованных дел мастеры и живописцы здесь же в делах тех, а наипаче в рисовании, наилучшую получили науку… И хотя сия типография наиболее для обучения в общую народную пользу российских людей учинена, но к тому же и разных книг и прочих дел по сей 1726 год на 49 528 рублей 3 с половиной копейки напечатала…»
Без повеления Петра и без его предварительного просмотра дозволялось печатать только мелочи – объявления, табели, инструкции, приветственные и поздравительные грамоты, таблицы и копии указов. Книги, а тем более светские книги, требовали пристального и понимающего взгляда.
Аврамов, по сути дела, выполнял роль издателя и цензора. Есть примеры, когда директор типографии, весьма верующий человек, предостерегал от издания «крамольных» книг даже самого государя.
Как-то, отлучаясь на долгое время из Петербурга, Петр позвал к себе Аврамова и передал ему рукопись, переведенную с немецкого Яковом Брюсом.
– Сия вещь – сочинение зело ученого мужа Христиана Гюйгенса, – сказал Петр, – перевел и прислал нам Брюс, речется «Книга мирозрения или мнение о небесно-земных глобусах и их украшениях». Пусть люди ведают, что такое есть мироздание. Печатай одну тысячу и двести экземпляров. Приукрась книгу гравюрами Зубова или другого достойного мастера.
– Будет исполнено, ваше величество. Жаль, вскорости не можно сделать: мелкие делишки тому помехой служат…
– Какие? Назови, – потребовал Петр.