Петроград-Брест
Шрифт:
Урицкий снова прервал:
— Чем вы будете расплачиваться? Революционными принципами?
— Неужели товарищи серьезно считают, что в условиях мира и организации Советской властью своей, социалистической экономики мы не будем иметь никаких отношений ни с немецкими, ни с американскими империалистами? — с усмешкой спросил Свердлов.
— Никаких! — выкрикнул нарком юстиции.
— Штейнберг, я считал юристов трезвыми людьми, — иронично заметил Свердлов.
— Товарищи, симптомы тяжелой болезни — правого оппортунизма — все больше выявляют себя, — пафосно начал свое выступление Бубнов. —
— Целоваться не будем. А торговать будем, — вдруг нарушил свое молчание Ленин.
— Торговать? — Андрей Сергеевич удивился и смешался. Не знал, что ответить Ленину. Хватило такта не бросить обвинение в оппортунизме вождю революции, как бросил Свердлову.
Троцкий, до этого тоже молчавший, с хитрым смешком вскудлатил бородку и пошутил:
— Не пугайте, Владимир Ильич, товарищей. Это страшное слово — торговля. Гнилое, как капитализм. И вонючее.
И тут же с умилением и грустью подумал о своем отце: как малограмотный Давид Бронштейн умел торговать пшеницей и арбузами! Где он теперь? Имение у него отобрали, землю разделили… Старик подался в Одессу, Нужно немедленно вывезти его оттуда, иначе, если уедет за границу и станет выступать против Советской власти, — на него, на сына, может упасть тень. Если же останется в Одессе, а город займут радовцы или, еще хуже, немцы, то наверняка возьмут старика за шиворот: отец Троцкого!
Троцкий думал, кому поручить эту деликатную миссию — вывезти отца, сестер из Одессы. С его помощью не умрут и в голодной Москве!
Выступления «левых» Ленин слушал не очень внимательно.
Ленин думал: как назвать эту болезнь ультрареволюционизма? И вдруг нашел емкое и точное определение. Чесотка! Втайне усмехнулся находке. Потом нахмурился и, про себя вздохнув, подумал: «Мучительная болезнь — чесотка. А когда людьми овладевает чесотка революционной фразы, то одно уже наблюдение этой болезни причиняет страдания невыносимые».
Хотелось прервать очередного оратора и сказать ему:
«Товарищ высокообразованный марксист! Если бы любой мужик услышал вас сейчас, то, наверное, сказал бы: тебе, барин, не государством управлять, а в словесные клоуны записаться или просто в баньку сходить попариться, чесотку прогнать».
Но сдержался — не сказал. Однако записал эту мысль: пригодится.
В кабинет вошел Крыленко, виновато извинился за опоздание. Однако члены правительства понимали, что могло задержать Главковерха. Все повернулись к нему, с нетерпением ожидая услышать последние известия с фронта.
Ленин посмотрел на него вопросительно. Крыленко глазами показал на двери: человек ожидает там, в комнате секретариата.
Ленин чрезвычайно редко выходил во время заседания. А тут написал Свердлову: «Ведите заседание» — и быстро вышел. За ним вышел Крыленко.
Членов правительства это встревожило и совсем сбило с толку «чесоточных» выступающих.
Прапорщик Турчан, фронтовой коллега и друг советского главнокомандующего, увидев Ленина, вскочил, вытянулся.
Владимир Ильич протянул ему руку, поздоровался. Сразу спросил:
— Охрана
— Даем двух красноармейцев, — ответил Крыленко.
— Им задача известна? Они — ваши дублеры. Что бы с вами ни случилось, пакет должен быть доставлен коменданту Двинска. В этом конверте, — Ленин показал на Горбунова, державшего конверт, — наше спасение. Понимаете, как это важно?
— Так точно, товарищ Ленин.
— Как едете?
— Даем спаренные паровозы, — сказал Крыленко.
— Передайте по линии. Комиссарам станций. Всюду должны быть зеленые светофоры.
Горбунов вручил Турчану засургученный конверт. Тот положил его в полевой планшет, надетый через плечо.
Ленин внимательно проследил, насколько надежно спрятан документ. Снова протянул Турчану руку, заглянул пристально в глаза.
— Ждем вас, товарищ, с ответом. Хорошо, если бы вы вернулись завтра ночью.
— Сделаем все, что зависит от нас, товарищ Ленин.
Владимир Ильич задумчиво повторил:
— Да… Что зависит от нас.
Когда Турчан, испросив разрешения, повернулся по-военному и вышел, Ленин еще минуту стоял посреди комнаты в задумчивости, как бы прислушиваясь к шагам посыльного в коридоре. Потом обратился к Крыленко и неожиданно весело спросил:
— Николай Васильевич, вы болели чесоткой?
Командующий смутился:
— Что вы, Владимир Ильич!
Его смущение еще больше развеселило Ленина, он тихо засмеялся:
— Уф! И скверная же болезнь чесотка! И тяжкое же ремесло человека, которому приходится парить в баньке чесоточных… Но нужно парить! Нужно! — и пошел в кабинет продолжать вести заседание Совнаркома.
Троцкий снова принимал Локкарта.
После срыва мирных переговоров и начала немецкого наступления неофициальные представители бывших союзников Робинс, Локкарт и даже социалист Садуль активизировали свою деятельность, теперь уже не только по собственной инициативе, как сделал это вначале Садуль, а во исполнение секретных инструкций своих правительств.
Локкарт увидел, что англичане из-за своей консервативной позиции — никаких отношений с большевиками! — много потеряли, и что было силы бросился вдогонку за старшим соперником — Робинсом.
Самоуверенный, необычайно деятельный, пролаза до наглости, воспитанник Кембриджа и дипломатического колледжа (там он прошел курс в специальной секретной группе перед тем, как поехать консулом в Москву в начале войны), англичанин был обеспокоен тем, что Ленин ни разу не принял его, а Робинса, по его данным, за то время, как он, Локкарт, приступил к исполнению своей миссии, принял дважды.
Это било по самолюбию. Выходит, Ленин игнорирует его? Кто же кого не признает? Правительство Ллойд Джорджа — большевистское правительство? Или Ленин — правительство «владычицы морей»? Неудачи с приемом у премьера Локкарт как бы компенсировал встречами с наркомами, с партийными лидерами, в первую очередь с Троцким и Бухариным, так как еще в Лондоне получил указания постараться наладить контакты с этими людьми.
«Именно потому, что они чаще, чем кто-либо из большевиков, становятся в оппозицию к политике, проводимой Лениным», — сказал Керзон.