Петроград-Брест
Шрифт:
В вестибюле первого этажа красноармейцы узнали его.
— Ленин!
— Товарищ Ленин!
5
В ночь на 23 февраля Владимир Ильич почти совсем не спал. Ответа на согласие подписать мир не было, немецкие радиостанции молчали на этот счет; в газетах нейтральной Швеции, умевших опережать события и давать самую свежую информацию, тоже, видимо, ничего нет, иначе бы Боровский и Коллонтай немедленно сообщили. Особенно тревожило молчание Турчана. Добрался ли он? Связался ли с ответственными немецкими
Немецкое наступление не только не останавливается, оно делается еще более стремительным. Клин их ударных сил явно нацелен на Петроград. Сломать клин, задержать марш немецких дивизий могут только рабочие полки, с энтузиазмом выезжающие на фронт, вместе с лучшими, сохранившими боеспособность революционными частями. Люди бесстрашно и добровольно идут на смерть, чтобы защитить социалистическое Отечество. Таких людей никто уже не поставит на колени.
Неплохо было бы перенести свой рабочий стол в Генштаб или в штаб обороны Петрограда, как в дни революции, целиком углубиться в военные дела. Но нельзя, приходится еще вести тяжелую, утомительную борьбу с «левыми» большевиками, с левыми эсерами, с Троцким, со всеми, кто не понимает или не хочет понимать, что в данной ситуации есть только одно спасение — мир.
Владимир Ильич подумал об этом, оторвавшись почти на рассвете от толстого тома «Истории Западной Европы в новое время» Киреева. Он основательно, с выписками (книгу Мария Ильинична по его просьбе принесла из публичной библиотеки, и он не позволял себе делать заметки на полях, как на собственных книгах) проштудировал во второй половине ночи большой раздел «Господство Франции в Европе при Наполеоне I». Чтобы доконать противников мира, нужны не только призывы, но и глубокие теоретические основы, подкрепленные фактами истории. Как освобождались народы Европы от наполеоновской тирании — это очень важно. Так почему же считают, что эстонцы, латыши, литовцы, белорусы, украинцы, поляки не могут освободиться от немецкого нашествия? Завоевателей всегда изгоняли с позором.
Владимир Ильич тихо закрыл книгу, погасил свечу, при которой читал.
День начался как обычно. Короткая прогулка, во время которой снова порадовало скопление рабочих отрядов у Смольного.
Ленин подумал: «Сколько у них революционного энтузиазма! Жаль, не хватило времени научить их военному делу. Из-за этого, безусловно, будут лишние жертвы». С болью подумал о тех, кто отдаст свою жизнь за Советскую власть. Тяжело вздохнул. А могло бы не быть этих жертв, если бы мир с немцами был подписан в январе или, как договорились, 10 февраля. Дорого, ох как дорого обойдется обструкция «левых», авантюра Троцкого!
«Однако как бы велики ни были жертвы, Петроград не сдадим!»
На рабочем столе — подготовленные управлением делами аккуратно перепечатанные на бланках декреты, принятые на предыдущих заседаниях Совнаркома. Что тут первоочередное? Безусловно, декрет о создании Чрезвычайной комиссии по разгрузке Петрограда. Владимир Ильич подписал его. Комиссию нужно срочно собрать, проинструктировать. Дал на этот счет указания Горбунову.
— Крыленко спрашивает, куда эвакуировать из Смоленска управление путей сообщения фронта.
— Куда? — Ленин задумался.
В Москву? Нет. Москва будет перегружена эвакуацией правительственных учреждений из Петрограда.
— Дадим, Николай Петрович, телеграмму двум Советам — Курскому и Орловскому, пусть готовят помещения. Вообще проверьте, в каких городах государственные здания, губернаторские дворцы, дворянские и буржуазные особняки не заняты под госпитали. Запросите Советы. Военные со своей стороны пусть возьмут на учет все, что им может понадобиться на случай отступления в глубь России. Безусловно, самое лучшее — под госпитали!
В этот момент в кабинет вошли Крыленко и Турчан. Молодой прапорщик оброс бородой, шинель была сильно измята: Главковерх не дал курьеру даже умыться, переодеться, прямо с поезда повез в Смольный.
Ленин быстро поднялся, пошел навстречу Турчану, не спуская глаз с его полевого планшета: что в нем?
— Привезли?
— Так точно, товарищ Ленин.
Прапорщик достал из планшета небольшой, из плотной бумаги, с гербом Германской империи и грифом министерства иностранных дел конверт. Вторая его сторона была залеплена толстыми сургучными печатями.
— Что тут?
— Не знаю. Майор генштаба, передавая мне ответ немецкого правительства, сказал, что вручает мир.
— Как немецкие власти к вам относились?
— Подчеркнуто корректно. Хорошо кормили. Но держали под охраной. Из Двинска привезли на станцию Утяны, посадили в какой-то казарме, правда хорошо натопленной, и двое суток не выпускали даже на прогулку. Из окна было видно только голое поле и недалекий лес.
— Да, немцы умеют охранять свои секреты.
— Поговорить удалось только с часовыми.
— Какое у них настроение?
— Немцы — народ осторожный. Однако солдаты открыто высказывались за мир. Война им осточертела. О перемирии говорят как о празднике.
— Так-так… — Ленин стоял, держа в руках конверт, Крыленко с удивлением отметил, что Ленина, похоже, больше интересует обстановка на фронте, чем немецкий ответ.
— Что на линии фронта?
— Когда шли туда, мы не видели ее, линии фронта. Прошли с белым флагом. Наши части отступали хаотической массой, многие солдаты были без оружия. А когда вчера вечером переходили назад, в районе Пскова гремела артиллерия. Немцам едва удалось договориться с нашим командованием о передаче нас. Признаюсь, я даже боялся, как бы не подстрелили свои.
— Чья гремела артиллерия? Наша? Немецкая?
— Шла дуэль. Как фронтовик, я это хорошо услышал.
— Силу… силу нашей артиллерии вы услышали?
— Думаю, с нашей стороны било не меньше стволов.
Ленин заложил руки назад, как бы спрятав конверт. Ему, конечно, не терпелось прочитать немецкие условия. Но не мог он не расспросить человека, только что побывавшего на линии фронта. Пусть на той стороне ему мало что удалось увидеть, но общую обстановку опытный военный не мог не почувствовать.