Пейзаж с убийцей
Шрифт:
— Чтобы отдать мне? — спросила Елена, глядя, как он теребит теперь уже все лицо.
— Да… Я, правда, взглянул мельком: там одна запись из блокнота, один телефон и выписки из уголовного дела. Давно закрытого, как я понял… Наши не будут этим заниматься: мало ли у Мишани бумаг в столе лежит. Я думаю, вопрос с Марадзе уже решен. От него решили избавиться, и, если судья будет честным, то после всех этих нервотрепок Марадзе просто уедет. А если судья попадется нечестный или если Марадзе платить откажется… Тогда всякое может быть. А я хочу, чтобы нашли того, кто Мишаню по голове стукнул. Давайте так: я отдаю вам эту папку, вы ее изучаете
— По рукам, — сказала Елена.
Только после этого Алексей достал из-за пазухи сложенную вдвое голубую пластиковую папку и протянул ей.
Тут же, на этом дворе, Елена открыла ее. Действительно, в папке лежали три разных записи: маленький листочек с небрежным сокращением «Субот.», подчеркнутым много раз, тетрадный лист, на котором было написано «Андрей Семенов, следователь: Нина Покровская, 23–17 — 55», и несколько листов формата А4, соединенных скрепкой. Это были выписки из дела Штейнера.
«„Суббота“ пишется с двумя, „б“» — мысленно исправила Елена.
Увидев, что она смотрит на листочек, Алексей спросил:
— Суббота — это, наверное, когда вы должны были встретиться? Сегодня ведь как раз суббота. Может быть, кто-то не хотел, чтобы вы встретились?
— Может быть.
Она убрала папку в сумку, где уже лежал билет на самолет, на завтрашний рейс. Времени практически не оставалось. А ведь еще надо съездить в больницу к Михайлову, угодившему туда по ее вине. «Да почему меня-то не трогают?» — снова подумала она. Но если раньше этот вопрос забавлял ее, то теперь он звучал куда серьезнее.
— Запишите мой телефон. Вы обещали сообщить, если что найдете! — напомнил Алексей.
Обратно они пошли по разным дорогам: милиционер вернулся в опорный пункт, Елена решила пройти по улице. Увязая в грязи и чертыхаясь, она обогнула дом и вышла к парадному входу. На лестнице уже никого не было.
Наконец-то устройство поселка стало ей понятно. Разные картинки, увиденные в разные периоды времени, как бы сложились вместе, и теперь она чувствовала себя почти коренным жителем.
Конечно, главная улица в поселке была не единственной. Через каждые пять-шесть домов от нее отходили ответвления направо и налево. Это тоже были вполне цивильные улицы, по крайней мере, асфальтированные. Правда, асфальтированные очень давно… Все новые дома находились дальше всего от въезда в деревню, а значит, и от шоссе, ведущего в город.
На своем протяжении Корчаковка уходила от железной дороги — главная улица и рельсы были как бы лучами, разбегающимися от бетонного моста, по которому два месяца назад Елена перебиралась от насыпи к берегу и обратно.
Теперь она видела, что идиллическая картинка русской деревеньки, увиденная ею из поезда, не отвечала реальному положению вещей. Деревня была неприятной: шумной, неуютной. Разумеется, все портила железная дорога. В старой части Корчаковки она проходила буквально под окнами у людей, и деревня наглухо отгородилась от грохота поездов и чужих глаз. Она как бы забыла об этой своей стороне — не было ни одного окна, глядящего на реку, ни одной калитки, ведущей к берегу.
Сам берег тоже был неуютным, неровным, неухоженным, местами обрывистым. Видимо, раньше, пока насыпь закрывалась тополями, еще случались попытки обустроить эту часть Корчаковки: Елена вспомнила мостки (правда, уже тогда они были
«Что же дают нам эти наблюдения? — подумала она, проходя мимо телефонной будки. Народ уже разошелся, хотя многие толпились внутри магазина, находящегося как раз за будкой, напротив долгушинского дома. — А эти наблюдения дают нам вот что: одиннадцать лет назад можно было совершенно спокойно убить человека на берегу. Это было очень удобное место — в каком-то смысле более удобное, чем сам дом, все-таки просматриваемый из окон соседей. Ну вот! — Она почти развеселилась. — Несуществующее убийство несуществующего человека, оказывается, можно было совершить! Замечательно! Правда, есть и существующее убийство, точнее, пока покушение на убийство. И характеристики берега здесь снова очень важны. Что же мог делать убийца на берегу в двенадцать ночи?! А что сам Михайлов мог делать на этой тропинке?! Это та самая тропинка, по которой мы с ним спускались, когда ходили к дому Штейнера. Зачем он снова пошел туда?»
Сзади послышались шаги и тяжелое дыхание.
Елена резко обернулась.
К ней приближался тот самый пожилой милиционер, который был одет не по форме. Крестный. «Сейчас потребует объяснений!» — поняла она.
— Догнал, наконец, — одышливо произнес он, останавливаясь рядом. — А раньше чемпионом Новосибирска по бегу был, между прочим. Вот что возраст делает! У вас как со временем?
— Неважно, — краем глаза она увидела, что все посетители магазина прильнули к окнам. — Я ведь завтра улетаю.
— Вы и правда его невеста?
— Какая невеста… Подруга. Невеста — это слишком серьезно.
— А я его крестный.
— Приятно познакомиться.
— Хотел вас пригласить к себе, чайком напоить. С медом, а?
— Честное слово, я очень тороплюсь.
— Вы на остановку?
— Да.
— Я вас провожу, — не спросил, а сообщил он.
Они пошли рядом.
— Вот ведь горе-то какое! — Крестный достал из кармана папиросы, нервно закурил. — Что же это делается на свете-то? Как народ распустили!
— В ваше время лучше было? — спросила она, искоса поглядывая на мужчину. Теперь было видно, что он крепкий, жилистый, какой-то подобранный и напряженный, как перед прыжком. Лицо его было сильно обветренным, темно-коричневым — как у человека из ее памяти. Впрочем, такой цвет лица не портил его. Казалось, что он сильно загорел на дорогом горнолыжном курорте. Несмотря на возраст, мужчина оставался красивым: у него был прямой нос, длинные серые глаза, четко вылепленный подбородок, высокие скулы — они буквально ходили ходуном, словно он замерз и постоянно сжимает челюсти, чтобы не зевать.
— И в наше время убивали, — сказал крестный, жадно затягиваясь. — Но не для баловства же!
— А это для баловства, думаете?
— А для чего еще? Кому Мишаня мог дорогу перейти? Скромный парень, студент. У него один враг был — Марадзе, но он поджилками не вышел человека по голове бить. Хотя… Кто их знает, мусульман…
— Грузины — христиане.
Он недоверчиво поднял брови. Мимо них проехал автобус, завернул к остановке. Елена поняла, что не успевает, и что ждать следующего теперь придется не меньше часа. Но все же сбавила шаг.