Пейзаж с убийцей
Шрифт:
Нежелание болтать — одно из определяющих качеств сибирского характера.
…Нельзя сказать, что деревня Корчаковка находится на отшибе. Железная дорога, идущая рядом — это, между прочим, Транссибирская магистраль, крупнейшая железнодорожная трасса мира. Но как-то так сложилось, что отгородившаяся от дороги деревня отгородилась и от страны. По крайней мере, в Корчаковке часто селились разные темные личности. Расспрашивать было не принято, но все равно многое узнавалось само. Принадлежность к преступному миру не считалась здесь особым грехом, но не потому,
Разумеется, жили здесь и настоящие воры и даже потомственные воры — то есть дети и внуки воров. В разные годы они сами или их предки остановились в этой деревне, вдруг ощутив кожей, что здесь удобно прятаться и удобно жить, никому не мешая. Несмотря на то, что мимо идут и идут поезда, мир не видит Корчаковки и не испытывает к ней никаких эмоций — а главное, не испытывает любопытства.
Фекла Суботникова никакого отношения к криминальному миру не имела. Более того, по всем законам судьбы она должна была покинуть свою родную деревню еще в ранней молодости, после удачного замужества.
Мужа ей подарила Транссибирская магистраль — Фекла вышла за проезжего офицерика, тоже сибиряка. Офицерик оказался добрым, трудолюбивым и, вообще, правильным. Оказался он и везучим: в войну его даже не ранило. Непьющий парень был замечен, где надо, и его вместе с молодой женой отправили в послевоенную Германию, где они и прожили пять лет. Уезжали с огромными чемоданами, набитыми панбархатом, плюшевыми скатертями, гобеленами с оленями и тетеревами, фарфоровыми балеринами, кокетливо выставившими ножку. Везли также картины с ангелами, цветной хрусталь и сервизы с «Мадоннами».
Им предлагали на выбор разные места, но раздобревшая и красивая Фекла заявила, что тоскует по Сибири. Офицер Суботников был с ней согласен, так что вернулись в Сибирь. Офицер получил квартиру в Новосибирске, а дом в Корчаковке они использовали как дачу. Но потом дети подросли, и Фекла уговорила мужа переехать из города окончательно.
Офицер Суботников умер от инфаркта — во сне. Было ему совсем немного лет — чуть больше пятидесяти, но смерть была настолько завидная, что никому даже в голову не пришло пожалеть его. После смерти мужа Фекла начала попивать. Собственно, жизнь ее тогда и кончилась, теперь она лишь доживала, но понимала при этом, что доживать придется очень долго — они с мужем были ровесники, а сердце ее было здоровым. Пила Фекла якобы тайно, главным образом, скрывая свой порок от детей. Те, конечно, все понимали и очень мучились: мать они любили и забрали бы ее к себе, не задумываясь ни секунды, еще бы и спорили, с кем жить будет.
Но она не хотела. Вот, пожалуй, из-за этого упорного нежелания жить с детьми, буквально задаривавшими ее вещами и фруктами, Суботиха и считалась в Корчаковке немного с приветом.
…Уже темнело, когда в дом постучали. Суботиха отложила книгу и пошла к дверям, шаркая
— Кто там? — спросила она и, не дослушав ответа, открыла дверь. Суботиха даже смерти не боялась, не то что чужаков.
В дверях стояла молодая девка, чье лицо показалось ей знакомым.
— Вы… Суботиха? — немного замешкавшись, спросила девка.
— Какая я тебе Суботиха! — возмутилась Фекла. — С ума сошла? Мы с тобой что — подружки? Да меня и подружки так не дразнили!
— Просто вас в деревне так называют… — Девка смутилась еще больше.
— А если тебя в деревне б…дью назовут, мне тоже тебя так называть прикажешь? — поинтересовалась Фекла и тут вспомнила, кто эта девка. — Ага! Здрасьте! Все продолжаешь шляться по чужим дворам!
Елена тоже вспомнила старуху с корнеплодом и только удивилась: сколько важных людей успела она повидать тогда, в первый свой приезд!
— К вам Михайлов должен был приходить… Участковый… Из-за меня, — сказала она.
— Он должен был прийти не из-за тебя. — Старуха несколько секунд помолчала, разглядывая ее. Наконец, открыла дверь пошире. — Проходи.
В доме оказалось чисто и богато. На дверях висели бархатные портьеры, диваны были отделаны шелковым шнуром, а за стеклом поблескивал темно-синий и бордовый хрусталь.
— Вы, наверное, в Германии служили! — догадалась Елена. — У меня у деда все так же было!
Суботиха села за стол, покрытый красной плюшевой скатертью, сложила руки перед собой, возмущенно покачала головой.
— Ты такая есть — наглая, или придуриваешься? — спросила она. — Ты правда журналистка или врала тогда?
— Нет, правда.
— Значит, не придуриваешься.
— Я здесь не по журналистским делам.
— А по каким же? Если ты туристка, тебе на Алтай нужно.
— Слушайте… Можно сесть?
Суботиха смотрела на нее насмешливо, и Елена поняла, что с этой ехидной старухой надо быть поэнергичнее. Она смело села напротив хозяйки и так же, как та, сложила руки перед собой.
— Чаю не предложите? — спросила она.
— Не предложу. Даже не надейся!
До Елены донесся слабый запах алкоголя: «Да она под мухой! Ничего себе… Драться бы не полезла!»
— Вас как зовут?
— Фекла.
— А по отчеству?
— Фекла, — повторила Суботиха.
— Пусть Фекла. — Елена вздохнула. — Сегодня ночью чуть не убили вашего участкового. Я думаю, он шел от вас. Или к вам?
Суботиха смотрела на нее без всякого выражения. Не дождавшись реакции, Елена заговорила вновь.
— Вы уже дали показания следователям?
Молчание.
— А будете давать?
Молчание.
— Может, выпьем?
— А давай! — вдруг согласилась старуха, достала из-под стола бутылку водки, не вставая, дотянулась до серванта и вытащила два тяжелых цветных фужера старинной работы. Попав внутрь фужеров, водка окрасилась в бордовые тона, как дорогое вино.
— Красиво! — сказала Елена.