Пейзаж с убийцей
Шрифт:
Этот разговор, очевидно, мог идти много часов. Поэтому Терещенко решил вернуться от общедемократических проблем к делу Штейнера.
— Все-таки следствие тогда очень быстро провели, — сказал он. — Много вопросов осталось.
— Каких вопросов? — картинно удивился Белоголовцев. — Что Ордынский — подлец и беспредельщик, это, что ли, вопрос? Да я его и без доказательств упек бы с удовольствием! Вот, клянусь, подложил бы улику и не моргнул! Он придурок был полный, понимаешь? Чуть что — за нож. Он, знаешь, за что первого своего прирезал? Не знаешь? Поспорили, как медвежью тушу правильно разделывать! Охотники, твою мать!
— А вас не заинтересовало тогда, почему ему в обоих случаях подвернулись одинаковые ножи?
— Почему это одинаковые?
— Я слышал, что одинаковые.
— Ты «слышал», — передразнил Белоголовцев. — А я это дело вел. Ничего не одинаковые. Разные совсем ножи! Эксперт заключение делал.
— Экспертом, кажется, женщина была?
— Баба. Не помню, как ее фамилия. Молодая девчонка, но сильная такая духом. Мужикам бы поучиться. Из деревни на работу ездила… Она знаешь, где жила? По соседству с матерью убитого. Этого Штейнера…
— А где она теперь?
— У нее роман был с одним нашим сотрудником. Может, замуж за него вышла, в декрет ушла? И то правильно! Не женское это дело — отрезанные головы осматривать.
— Вы не обратили тогда внимания на похвальбу Штейнера, что его дядька из Бодайбо ему работу подбросит?
Белоголовцев сумрачно глянул на него. Он вдруг посерьезнел, и взгляд его стал таким тяжелым, что Терещенко кожей почувствовал: не дай Бог было попасться этому следователю в его молодые годы. Уж зубы выбивал — точно.
— Да, я обратил на это внимание, — медленно сказал Белоголовцев. — Вот оно в чем дело!.. Что ж ты мне голову дуришь? Ножи, не ножи… Тебя не Ордынский интересует и не убийство Штейнера, а это ограбление! Так бы и сказал прямо… Миллион — оно, конечно, немало, но сколько наворовали в последние годы, а? Вот кем надо заниматься — этими сволочами. А вы чем занимаетесь? Эх… Я, парень, не верю, что Штейнер к этому делу отношение имел. Я тогда все хорошенько проверял: нас сильно трясли из-за этой его похвальбы. Нет, он, во-первых, балабол был, а во-вторых, у него алиби было. Не железное, правда, но ведь и не опровергли его, правильно? Мы уж и так проверяли, и эдак, и наперекосяк — нет, хвастался он просто. А дядьку тогда прощупали до седьмого колена. Сошлись на том, что просто это ограбление растревожило всю нашу шушеру от Иркутска до Свердловска. Как же, такая удача! Вот и начали легенды складывать, планы строить… Нет, парень, такие дела один раз в сто лет получаются… Ты варенье-то ешь! Песня, а не варенье!.. Вообще-то, надоели мне эти расспросы насчет Бодайбо…
— А кто еще вас об этом расспрашивал?
— Да подваливали разные… Еще тогда…
— Милиция?
— Нет, не только. Тоже шушера. Но у меня разговор с фраерами короткий: тем более, что тогда у меня не два ружья было, а пять!
Старик радостно засмеялся.
…Терещенко вздохнул, вспоминая вчерашнюю беседу над вареньем. Да уж. Предположения насчет того, что убийство Штейнера имеет некоторое отношение к Бодайбо, получило более чем веские доказательства. Точнее, по словам Белоголовцева, оно не имело к Бодайбо никакого отношения, но подозрения насчет
Они уже были в деревне. Проехали первый забор, и тут глазам Терещенко открылась невероятная картина: дома Штейнера на месте не было! От испуга он начал открывать окно, а затем стукнул шофера кулаком в бок: «Да стой же ты! Останови машину!»
Когда потрясение прошло, Терещенко понял, что странности последних дней сделали его слишком впечатлительным. У работника прокуратуры все-таки должна быть более холодная голова. На участке Штейнера шло строительство.
«Ведь они же продали дом! — обрадованно сказал он себе. — Я же это знал, так чего испугался, дурак? Люди купили эту развалюху, а теперь строят новый дом. Ничего удивительного!»
— Фу! — сказал он вслух и смущенно покосился на шофера. — Поехали. Как мне объяснили, за тем магазином надо повернуть направо, а потом еще направо, в тупик. Надеюсь, он дома…
Бывший участковый Волин оказался дома. Правда, он собирал вещи. На темных досках пола, посреди комнаты, стоял огромный брезентовый рюкзак, к нему было приставлено ружье в чехле, на кровати лежала доха, а рядом с кроватью валялись летные унты с черными ремнями.
— На охоту собрались? — понимающе улыбнулся Терещенко.
— Ну, — кивнул бывший участковый. — Это у меня старая традиция. Как на пенсию ушел, каждый год на всю зиму уезжаю…
— Далеко?
— Всякий раз по-разному… Друзей у меня много… Так, говорите, вы от Мишани? Как он?
— Скоро выписывают.
— Ну, слава Богу. Крепкий парень оказался, повезло… У вас ко мне дело, я так понимаю?
— Да. Так получилось, что, кроме вас, никто и помочь не может! Ни архивы, ни бывшие следователи…
— Опять дело Штейнера копаете? — усмехнулся Волин. — Меня Мишаня о нем уже расспрашивал… Трудно что-то вспомнить, одиннадцать лет прошло…
— Знаете, теперь у нас появились более конкретные вопросы. Может, на них будет легче ответить?
— Может… — равнодушно согласился Волин, складывая спальный мешок.
— Я тогда начну по пунктам.
— Валяйте.
— Вы ведь не первым приехали на место преступления?
— Нет, не первым. Там уже опергруппа работала. Мать штейнеровская ведь по ноль-два милицию вызвала.
— Сколько времени было?
— Я не помню, но в деле это написано. Ну, не рассвет был, во всяком случае.
— Тело Штейнера еще было в доме?
— Да, конечно.
— Кого-нибудь из соседей штейнеровских вы в то утро видели?
— Да всех видел. Долгушина была, Антипов.
— А Суботникова?
— Нет, ее не было. К ней я уже ближе к вечеру пошел.
— Зачем?
— Помогал свидетелей опрашивать.
— Так вы знаете про ее странные показания?
— Что она живого Штейнера видела? Ну, кто ж не знает. Но она алкашка.
— Она говорила также, что живой Штейнер отправился в дом к Антипову.