Пианист. Осенняя песнь
Шрифт:
— Мам, а Кирилл сказал, что меня надо музыке учить.
— Какой это Кирилл? — насторожилась Тоня, она не разрешала Славику с посторонними общаться.
— Это друг Пети и Наташи, которые рисуют. А Кирилл не рисует, он поет, я сам слышал. И играет на пианино.
— Откуда же он знает, чему тебя учить?
— Он слышал, как я баловался на сцене. Ма, а я хочу играть. Как дядя Вадим.
Тоня так и села на старую банкетку, что затесалась в мастерской.
— Какой еще дядя Вадим?!
— Который у Милы в компьютере. Мы еще в гости к нему ходили,
— Где?!
— Ну… там вешалка, одежда, помнишь? Там бабушка меня чаем поила. А потом тихонько повела к двери, мы по лестнице пошли, красиво там. И она мне показала в дверь. Далеко, но я разглядел — это точно дядя Вадим играл. Вот и я так хочу! Кирилл сказал у меня… есть у меня это… можно учить.
Тоня хотела как обычно отмахнуться от фантазий Славика и вдруг задумалась и попросила сына:
— Ты мне покажи Кирилла этого, я с ним поговорить хочу.
Искать Кирилла не пришлось, он сам объявился в мастерской, Славик тут же к нему:
— Дядя Кирилл, мама сказала, что поговорить хочет про меня.
— Про тебя? — удивился тот. — Ну пошли.
Славик подвел его к матери.
— Ма, вот это Кирилл.
— Очень приятно, — поздоровалась Тоня, она внимательно и даже скептически присматривалась к молодому человеку в аккуратном сером костюме и крепких ботинках, постриженного выбритого и на вид скромного. На маньяка-педофила парень точно не походил, хотя кто его знает. Вот Чикатило какой на вид был паинька, а что творил! Потому Тоня заговорила хоть и вежливо, но строго. — Славик мне про вас рассказал, что вы его способностями интересуетесь. В кружок хотите записать?
— Нет, не в кружок… Меня Кирилл зовут…
— Это я уже поняла, а меня — Антонина Васильевна. И в кружок Славик не может, он в интернате на шестидневке живет. А иногда и всю неделю, когда у меня рабочие дни совпадают.
— Я не про кружок. — Кирилл смутился, но глаз не отвел, покраснел только и продолжал: — Идемте, я вам покажу. Сами убедитесь!
И повел их коридором сначала за кулисы, а потом и на сцену.
Там стоял большой черный рояль, концертный, похожий на тот филармонический, за которым Тоня с Милой видели Лиманского. Только этот рояль был обшарпанный, от полировки мало что осталось, и даже с нескольких клавиш отклеились косточки, от этого инструмент выглядел уныло-щербатым. Но настроен он был. Славик подбежал и стоя стал тыкать в клавиатуру двумя безымянными пальцами. По уверенности, с какой он делал это, Тоне стало ясно: безобразничает не первый раз.
— Славик! Прекрати! — возмутилась она. — Инструмент казенный попортишь!
— Нет-нет, пусть играет. Продолжай, Слава, продолжай, — замахал руками Кирилл. — Ну… давай… фа-фа-соль-ля-ля-соль… — напел он мелодию. Славик продолжал, отчаянно крюча остальные пальцы, тыкать двумя безымянными, а Кирилл подошел и начал подыгрывать мальчику. — Это же Бетховен! Ода к радости, — восхищенно оглянулся он на ошарашенную Тоню. У неё слуха не было, и она вряд ли бы отличила Бетховена от Чижика Пыжика, но радость Кирилла
— Вот видите, — засмеялся Кирилл, — уже и овации!
— Ну ничего себе… — Тоня не верила ни глазам, ни ушам. — Слава, когда ты успел?
— А это, пока вы с Людмилой и художниками в гроте возились, Славик на репетиции наших ветеранок ходил, только у них мог услышать Бетховена, хор у нас репетирует по вторникам и пятницам.
— Я еще вот это могу. — Славик вернулся к роялю и начал тыкать снова. Тут даже Тоня узнала. Эту мелодию пищали и вызванивали все “валентиновы сердечки”, которых в начале февраля в цветочном магазине было море.
— Ля-ля-ля-ля-ля… ля-ля-ля-ля, — попыталась подпеть Тоня.
— Тоже ведь Бетховен! К Элизе, — еще больше обрадовался Кирилл. — У него слух абсолютный, я проверял. И он подбирает.
— Что подбирает? Я ему не разрешаю всякую гадость собирать!
— Мелодии по слуху подбирает, — засмеялся Кирилл. — Славика обязательно надо учить музыке.
— У нас пение есть раз в неделю. Хороший урок, — сообщил Слава. — Учитель вот так сидит, — он подпер кулаком щеку и закатил глаза, — а все орут и скачут. Весело!
— Очень весело, — почему-то нахмурился Кирилл. Славик не мог понять причины и на всякий случай отступил под прикрытие Тони. — Пение в школе — это ерунда, — продолжал Кирилл серьезно, — его как следует надо учить, в музыкальной школе.
— Так туда водить, забирать… Мне некогда, работать кто будет?
— Но талант же у него!
— Да мало ли у кого какой талант, может, я мечтала летчицей стать, а кто меня спрашивал?
— Ма, я хочу-у-у-у…. — нахлюндился плакать Славик.
— Не начинай, некому хотелки обеспечивать! Кто тебя водить станет, да еще там, наверно, и платить надо?
— Платить не надо, школа музыкальная бесплатно. Давайте я водить буду, — воскликнул Кирилл. — Не имеете вы права такие способности закапывать!
— А вы кто такой, чтобы мне указывать? — рассердилась Тоня, взяла Славика за руку и хотела уйти. Но тот заартачился, выдернул руку и заорал:
— Он мой друг!
— Господи боже мой, что делается! Ну вот, я так и думала, что маньяк какой-то, — тоже повысила голос Тоня.
— А что вы тут, собственно, на сцене делаете? — вышел из кулис седой представительный мужчина.
— Здравствуйте, Зиновий Палыч, — почтительно раскланялся с ним Кирилл. — Вот, уговариваю маму доверить нам юное дарование. И играет, и поет. Абсолютный слух.
— Отчего же на сцене? Пожалуйте все в класс, прослушаем вашего мальчика, — безапелляционным тоном изрек седовласый и взял Славика за руку. — Как вас величать, молодой человек?
— Слава. — Мальчик смотрел на высокого незнакомца снизу вверх, задирая голову, но без страха.
— Слава — это Станислав или Владислав? — уточнил Зиновий Палыч.