Пианист. Осенняя песнь
Шрифт:
— Разве он смог бы иначе? — Мила понимала, что сейчас эта женщина, мать, как бы поручает ей сына, а что ответить не знала, слова не находились, слезы подступали. Хотелось просто обнять ее крепко-крепко и поплакать с ней вместе. О чем? Да кто же знает… Мила не решилась, смотрела, как Надежда Дмитриевна все перебирает концертные вещи на полке в соседнем отделении. Как будто хочет через них Вадиму защиту материнскую передать, благословение. Вот взяла коробочку с бабочками.
И так Миле захотелось рассказать ей все-все! Но главное,
— Мы в Царском Селе случайно встретились и познакомились. В кафе. Я уронила сумку, а он помог собрать… так и… А потом показал мне парк. — Мила покраснела. Она вспомнила со всей ясностью тот осенний день и прогулку и все, что было потом. Единственную ночь, на другой день концерт Вадима и беспросветную тоску последующих месяцев. — А потом он приехал во Владимир и забрал меня. Мы там расписались, за три часа до отбытия поезда, — сказала она, — Вадим торопился сюда на концерт. Потому все так вышло. Вам не позвонили даже.
— Значит, судьба. — Надежда Дмитриевна прикрыла шкаф. — Вот и выходит, что ничего я о нем не знаю. Он молчаливый и в детстве такой был. Все играл, играл, от пианино не оттащишь. Квартиру ту в Пушкине мне жалко, я много лет в ней прожила, думала Ирише оставить, а ей не надо. Они не хотят там, говорят «на выселках», в городе теперь понадобилось. Не знаю даже, что делать теперь, мне Ирочку жалко, но, наверно, Вадим прав. Ему лучше знать, он отец. Мужчины решают, а мы что, только рубашки гладить…
— Надежда Дмитриевна, — Мила всплеснула руками, — я же забыла совсем, у нас в машине кофр Вадика остался. Там все сырое. Думала мы недолго тут у вас, поздравим и домой. Завтра лететь. Во сколько, я так и не поняла. Когда же теперь все сушить?
— Надо сейчас же принести сюда. Может, вы останетесь? Я вам в кабинете постелю, на диване. — Мать Вадима обрадовалась этой идее. — Нельзя же не спать совсем, тем более завтра лететь. А пока вы поспите, я все и высушу, и что там… рубашку постираю, поглажу. Идем попросим у Вадима ключи от машины. На гастролях, может, и второй фрак понадобится. Вы надолго, а где там шить в переездах? Возьмете этот.
— Я даже не знаю…
— Вот вы где! Ольга сказала большие секреты у вас.
— Да какие секреты, Вадик, я Миле показываю твою концертную одежду.
— Как в музее, что ли?
— Ну вот что ты шутишь, Вадик, лучше дай ключи от машины, Мила говорит вы там кофр оставили. Надо его принести.
— Зачем? Мы уже поедем домой сейчас, надо собираться.
— Вадим, а можно мы с мамой все-таки сейчас посмотрим? Я про кофр, принеси его, пожалуйста.
— Зачем, Милаша? Мы же поедем сейчас.
— Надежда Дмитриевна хотела показать мне, как лучше отгладить. Ну это наши дела, очень важные, ты принеси…
— Да, мы посмотрим. — Мать Лиманского с благодарностью взглянула
— Нет, мы точно домой, — в этом Вадим был непреклонен, — а кофр принесу сейчас.
— Тогда можно по-другому. Вы поезжайте, отдыхайте дома, а я все приготовлю и в Пулково привезу. Мы с отцом вас проводить хотели, во сколько вылет?
— Там меняли, я утром узнаю точно и позвоню. Хотя и так уже почти утро. Мама, мы бы остались, но все-таки из дома надо кое-что взять, Милашины вещи, например, поэтому пора ехать. Не обижайся!
— Неси кофр и поезжайте. А утром позвонишь. Я так рада, что Мила с тобой полетит, мне гораздо спокойнее будет, — сказала Надежда Дмитриевна. — И вообще рада за вас. Очень!
Глава 8
В пять утра улицы были пусты, все петарды запущены, все шампанское выпито, новый 2017 год наступил.
Вадим въехал на уличную парковку и заглушил мотор.
— Милаша, я же тебя с новым годом не поздравил толком!
— Поздравил! Ты играл для меня. — Она взяла его за руку, легонько сжала, он ответил на пожатие, поднес к губам, поцеловал.
— Да, это правда. Ну вот мы и дома. Пойдем?
— Пойдем.
— Мама с собой мне целый мешок еды накрутила, и что теперь? В самолет же не возьмешь, там кормить будут.
— Вадик, ты уверен что… я полечу тоже?
— Конечно. — Лиманский достал из багажника новогодние гостинцы Надежды Дмитриевны и сумку Милы. — Еще мои цветы!
— Бедные, они, наверно, завяли, столько мучались, ездили туда-сюда. И поставить их нам не во что, разве что в раковину положить в воду.
— Не завяли нисколько. И не мучались, они были в филармонии, слушали Моцарта, разве плохо? Ну, пошли? Заезжать на подземную парковку смысла нет, завтра опять ехать. Вернее, сегодня. — Чирикнула сигнализация, машина мигнула фарами.
— А ничего, что на улице? У нас во Владимире такую машину под окнами оставлять нельзя.
— Тут видеонаблюдение везде, и еще там второй шлагбаум на выезде. Вряд ли кто-то надумает под камерами зеркала снимать.
Они зашли за ограждение. И тут народа никого. Хлопушки валяются, асфальт блестками усыпан — и ни души.
— Все салюты расстреляли, уже и окна вон мало у кого светятся. — Вадим посмотрел наверх. — Во-о-он, где-то там, на крыше, должны быть наши, высоко-высоко. Отсюда не видно.
Мила смотрела на украшенный фонариками двор и деревья. Было похоже на кадры из американского кино про Рождество. Елка стояла на детской площадке, огоньки на ветках мигали зеленым, синим, желтым.
— Смотри, у нас тоже елка есть, правда, на улице, — Вадим оглядел двор, усыпанный конфетти и скомканной мишурой, — видно, тут веселье было, а мы все пропустили.