Пианист. Осенняя песнь

Вересов Иван

— А этому фанту найти то, что спрятано под елкой!

И через некоторое время дружный смех.

Дверь раскрылась шире, Мила надеялась, что вернулся Вадим, но нет — Захар.

— Ну что, красавица, все скучаете? Не отпускают мужа?

Мила кивнула. Кажется, Травин отнесся к ней по-доброму. Он нравился Миле, она хотела бы с ним дружить, Захар казался гораздо моложе своих лет, не во внешности было дело — взгляд живой и манеры свободные, общался легко. Притягивал к себе.

— Не сердитесь, Мила, Вадим с матерью

видится раз в год по обещанию, да и то поговорить некогда.

— Я понимаю.

— Давай мы с тобой пока поговорим. Простите, я на ты…

— Это хорошо, пусть на ты, — обрадовалась Мила. — Вадим про вас столько рассказывал!

— Когда же он успел? — Травин удивился, но не скрыл, что ему приятно слышать такое.

— Успел. Он вас любит и часто вспоминает.

— Знаю я, как он меня вспоминает. «В ритме вальса, на счет три…», — посмеиваясь, передразнил Лиманского Захар и щелкнул пальцами.

Мила засмеялась.

— Правда! Откуда вы знаете?

— Как же мне не знать. Глупые мальчишки думают, что я глух и слеп или что по училищу и консерватории не разносятся слухи об их тайных беседах. Мне первому и доносили про шуточки Лиманского. И я уверен, что они все те же остались.

— Он не только шутит, он вас еще и цитирует. Сейчас… Техника должна быть художественной, а не…

— …убожественной, — закончил афоризм Захар и уселся рядом с Милой на диван. — Это хорошо, что между вами такие отношения. Вадику не хватало их, но тут надо понимать. Знаешь, Рахманинов любил повторять, что он на восемьдесят пять процентов музыкант и только на пятнадцать «все-таки еще и человек». Так вот, Вадим на все девяносто музыкант. Это надо принять.

— А те пятнадцать или десять, они могут быть процентами счастья?

— Для пианиста счастье — это сцена, — с нажимом парировал Захар.

— А для человека? У меня нет музыкального образования, судить могу по тому, что слышу, но музыка Рахманинова не кажется сочиненной счастливым человеком. — Мила не боялась, говорила с Травиным на равных. Может быть, сейчас она и потеряет расположение любимого педагога Вадика, но даст понять, что продолжит бороться! Травин отстранился и посмотрел на Милу с удивлением. «Так вот ты какая…» — угадала она.

Захар задумался, на вопрос не ответил, заговорил о другом.

— Ты знаешь, я слушал записи Вадима за последние месяцы. Студийные и с концертов. И боялся за него все больше. Ведь учил Вадика достаточно много лет, чтобы понять. И не мог. Происходило с ним такое, о чем я не догадывался. Играл он все лучше, но… Нехорошее происходило, даже страшное. Никогда с ним такого не было! И что тут поделаешь? Даже думал, что я виноват, учил-то я. Но вот он сегодня снова по-другому играл. И только сегодня я понял, что это он с тобой говорит или о тебе. И от тебя зависит сейчас, что будет дальше.

— Я не понимаю. — Мила не ожидала, не была готова. Что может зависеть от нее?

— Без

музыки он жить не может, но и без тебя тоже. Как вы станете делить его — не знаю. У Инны этот вопрос решился легко, она сама по себе со своим фитнесом, Вадик сам по себе со своей музыкой. С тобой так не будет.

— Вы зря мне все это говорите, Захар Иосифович. Не собираюсь я Вадима ни с кем делить и в процентном отношении счастье его рассчитывать не буду. И у музыки его отнимать не стану, да я и не смогла бы. Он пианист. Давайте мы оставим этот разговор, возможно, он преждевремен.

— Хорошо, может, ты и права. А я перестраховщик мнительный, — засмеялся Травин, похлопал Милу по руке. — Не сердись на старика. Новый год сегодня. Праздник. Пойдем уже к гостям. Ты тут не бедная родственница, а жена Вадима Лиманского, и нечего по углам отсиживаться. Привыкай, теперь все время на виду будешь.

Она хотела рассказать про филармонических дам и не успела.

— Милаша? Ты тут? — Вадим вошел, увидел Милу с Захаром. — Не помешал я вам?

— Нет, Вадик, мы уже все обсудили и собрались идти воздать должное маминым пирогам с капустой. Надеюсь, на нашу долю остались. Нигде больше нет таких, — сказал он Миле. — Пойду я проверю, а вы подтягивайтесь.

— Мы сейчас. — Вадим отступил и пропустил Захара, но сам не вышел, а напротив, прикрыл дверь.

— Что, Вадик? — Миле было тревожно, но Вадим улыбнулся, шагнул к ней, взял за руки.

— Все хорошо, Милаша, прости, что бросил тебя на съедение Захару.

— Нет, он хороший, он тебя любит.

— Ну да, на ужин.

Мила засмеялась, приподнялась на цыпочки, руками обвила Вадима за шею.

— Что там было?

Лиманский понял, о чем она спрашивает, но говорить про это не хотел.

— Неважно, это об Ирине мама беспокоится. Мы уже все обсудили.

— Хорошо. — Мила оставалась так, тесно прильнула к Вадиму. Когда он был рядом, все казалось правильным.

— Сейчас я тебе кое-что покажу, — шепнул ей на ухо Лиманский, — это моя давняя большая тайна. Посмотрим, все ли уцелело.

— Что?

— Сейчас.

Вадим мягко высвободился из ее рук и подошел к пианино. Мила думала будет играть, но Лиманский отодвинул банкетку и присел на корточки. Он ощупывал нижнюю панель.

— Что ты делаешь?

— Сейчас узнаешь. — Лиманский отпустил крепеж и вынул нижнюю панель, обнажая раму со струнами и приводы педалей. Приставил к стене и снова опустился к нижней части пианино.

Мила наклонилась, потом тоже присела рядом, заглянула под выступ с клавишами.

— Я никогда не видела! Что там внутри.

— Отдаленно напоминает арфу. У нас в училище был такой предмет, «ремонт инструмента», все прогуливали, а я нет. Мне нравилось. Я и настроить могу. Серьезный ремонт, конечно, нет, но… Ой, пыли тут, надо бы пропылесосить. Ты сейчас чихать начнешь.