Пиджин-инглиш
Шрифт:
Тетя Соня:
— Детей бы постеснялся!
Джулиус:
— Давай пошевеливайся! (Шлеп-шлеп.)
Тетя Соня:
— Ой!
В такие минуты лицо у мамы каменеет и она с такой яростью принимается давить помидоры, будто хочет убить их. Она говорит, таких колец, как у Джулиуса, у меня никогда не будет, их носят только жулики.
Я:
— Не одни жулики, у президента тоже кольца.
Мама:
— Вот именно. Ты сам подумай. Одни только жулики. И перестань строить мне глазки.
А по-моему, такой перстень самому Железному Человеку сгодился
Я просыпаюсь вместе с мальчиком и лечу прямо к нему под шум ветвей. Мы смотрим, как воющий ветер делает свою работу, и вместе видим сны: он — мои, а я — его. Мы передаем наши добрые пожелания, а нам шлют просьбы, — и мы присоединяемся к ним, стараемся поддержать, особенно если речь идет не о скоростных катерах, а о морских раковинах. Мы живем и дышим, и исполняем свой долг, и протягиваем крыло помощи, если мост, ведущий к их богу, вдруг оказывается перекрыт.
Дерево упало на газон. Наверное, это случилось ночью: было дождливо и ветрено. Я смотрел на непогоду вместе со своим голубем. Правда, он улетел, стоило мне открыть окно, но я твердо знаю: это был он.
Я:
— Пока, голубь! Завязывай с бродячей жизнью!
Дерево повалило ветром, и оно рухнуло на крышу маленького дома, просто легло на нее, ничего не поломав. Корни вывернуло наружу из земли. Я взобрался на ствол до половины. Это совсем не трудно, идешь себе и идешь. Детишки поменьше тоже полезли на дерево, но до меня не добрались. Я хотел им показать, как залезть повыше, но было уже поздно. Опоздаешь на перекличку — попадешь в черный список. Три раза опоздаешь — оставят после уроков. Да еще учителя отпидорасят (это такое наказание, только самое ужасное).
На дереве я увидел птичье гнездо. Мне стало грустно. Птенцы вывалились, когда дерево падало, и, наверное, погибли. Их раздавило. Уж я-то знаю.
Я:
— Буду возвращаться из школы, заберусь на верхушку и загляну в гнездо. Если какой-нибудь птенчик уцелел, возьму себе.
Лидия:
— Включи мозги, ты понятия не имеешь, как за ними ухаживать.
Я:
— А что тут такого, знай корми червяками, пока не подрастут, вот и все.
Птенцы и не поймут, где настоящий червяк, а где мармеладка «Харибо». Вырастут, встанут на крыло и улетят. Я всех птиц люблю, не одних только голубей. Вообще всех.
Если ты полицейский и кому-то из прохожих приспичило в туалет, ты должен подставить свой шлем. Мне Коннор Грин сказал.
— Как это? Не ври!
Коннор Грин:
— Богом клянусь.
Дин:
— Это правда.
Я:
— А как насчет солдата? Тоже должен фуражку подставить?
Дин:
— Без понятия. Не думаю.
Я:
— А пожарник?
Коннор Грин:
— Нет. Только полисмен.
Я:
— Прикалываешься.
Коннор Грин:
— Спроси у полисмена.
Я:
— Сам спроси.
Мистер
— Ш — ш-ш! Тихо, вы, там!
Нас собрали вместе. Полицейский говорил про мертвого пацана: если, мол, знаем что-то, надо рассказать. Бояться нечего. Никто нам ничего не сделает. Он лично проследит.
Полицейский:
— Этого человека надо остановить, пока он еще кого-нибудь не прирезал. Для этого нам надо действовать заодно. Если можете оказать нам помощь, расскажите все родителям или учителю. Или позвоните по телефону указанному на плакате. Гарантируем полную тайну.
Вот непонятно, можно ли этому полицейскому доверять. Очень уж он толстый. А толстый полицейский обязательно врет, куда ему гоняться за преступниками. Кто-то на задних партах прохрипел «свинья» и хрюкнул, только прикинулся, что кашляет. А полицейский ничего не просек, значит, детектив из него хреновый.
Дин:
— С него толку никакого, мы с тобой и то покруче будем. Сидит где-нибудь за пультом да целыми днями лапшу трескает.
Я:
— Ему и за миллион лет не поймать убийцу.
Не верю я, что убил подросток. Это же чокнуться. Мы пристально оглядели всех, вдруг глаза выдадут убийцу Но ничего не вышло, у всех был совершенно нормальный вид. Не они это.
Я:
— Ну как, приметил кого?
Дин:
— Да нет. А ты?
У Шармен Де Фрейтас глазки поросячьи, но они у нее всегда такие. И кровью они не налитые.
Я:
— Девчонка может быть убийцей?
Дин:
— Запросто. Только девчонка скорее столкнет жертву с лестницы или отравит. Зарезать, нет, женщина так не сделает. Вряд ли убийца здесь болтается. Да и не слышал никто ничего, иначе проболтался бы уже.
Я:
— Тогда возвращаемся к своим баранам. (Это означает, что начнем все сначала.)
Коннор Грин:
— И еще инспекторы дорожного движения. Им тоже можно в шлем нассать.
Дин:
— Да, точно. Совсем из головы вылетело.
Я хотел было все-таки спросить у полисмена, так это или нет, но решил не светиться. А то убийцын кореш увидит меня в компании полицейского и подумает, что я стукач, а там сиди и жди, когда тебя утопят, засунув башкой в унитаз. Мы только попросили полицейского дать нам попробовать, как надо надевать наручники, но он не согласился, чтобы мы тренировались друг на друге. И был прав. Мы собирались надеть их на Энтони Спайнера и приковать его к забору, но этот жучила догадался и вовремя сдернул.
На белых шрамы лучше смотрятся. На моей темной коже шрамы почти не видны.
Хотя все равно круто. Только надо рассматривать вплотную.
Я их сделал на «правах и обязанностях гражданина». У нас была как бы контрольная, только мы с ней быстренько разделались (вопросы про Англию, ерундовые, типа какое там движение, право— или левостороннее, и какое мясо есть можно, а какое — нет). Шрам я нарисовал фломастером, а то химические карандаши ужасно вредные, нанюхаешься их и заторчишь. Шрам нарисовать нетрудно, длинную линию пересекают короткие, вот так: