Пифей. Бортовой дневник античного мореплавателя
Шрифт:
" 21. Эвдемон из Ольбии, двадцать шесть лет, и Клитодонт из Массалии, двадцать пять лет.
" 22. Арбогаф, кельт из Массалии, выглядит лет на двадцать, и его брат Арноф, кажется моложе, а на самом деле старше.
" 23. Ксил из Массалии, тридцать лет, и Тим из Харсиса, тридцать два года.
" 24. Титир из Телона, тридцать пять лет, и Протис по прозванию Стентор из-за голоса, тридцать шесть лет, будет выкрикивать приказы [33]. (Самых старых лучше всего поместить ближе к корме.)
Затем выкликаю четырех запасных гребцов. Я отобрал их из самых старших по возрасту с учетом их полезности:
1. Кельт [34],
2. Бриар, сорок один год, умеет шить и чинить паруса.
3. Ксанф, выбранный Венитафом, сорок два года, силен, как Геракл.
4. Киан, сорок три года, умеет стряпать.
Все расселись по местам почти без споров. Прекрасно. Каждый раз, как очередной моряк скрывался внутри корабля, его семья или друзья кричали вслед ему слова прощания и напутствия.
— Привези мне белокурую кимри! — услышал я. Можно подумать, что «Артемида» по пути должна превратиться в храм Афродиты!
Одни просили янтаря, другие — золота, третьи — редкую птицу, четвертые — ожерелье или яблоки. Всего не упомнить! Я понял, что горожане прекрасно осведомлены о странах, куда мы направляемся.
Мать Палея советовала ему не смотреть в упор на Трон Солнца. Откуда она узнала о цели путешествия?
Я успокоил ее, пообещав загрузить его работой в самый опасный момент.
Пока мы шли по проходам Лакидона, ветер Апелиот толкал нас в спину. Даже не пришлось работать веслами. Мы прошли севернее Малых Внутренних Стойхад, примерно в полдень обогнули мыс Колон, криками приветствуя Артемиду Истрийскую, по храму в ее честь названа эта возвышенность [35]. За ней начинаются опасная дельта Родана и Стома Лимнес.
Гребцы убрали весла на ночь. Скалмы закрыты щитками. Гребцы спят либо в помещении на носу, либо на подушках, вынесенных в проход. Ветер, который держится с восхода солнца, нехотя толкает нас навстречу нашей судьбе. Я отмечаю путь по Стражу Медведицы, но он покоится еще слишком низко над горизонтом. И хотя меня гложет нетерпение, придется взять себя в руки, ведь он опустится еще ниже, когда мы будем проходить Геракловы Столпы.
Различаю слева позади огни монеры Эвтимена. Он следовал за нами весь день, иногда даже в пределах досягаемости голоса. Его люди, охваченные желанием перегнать нас, гребли изо всех сил, но «Артемида» неслась быстрее, когда мой келевст задавал гребцам полный ход. Я велел беречь силы для Океана. Путь предстоит долгий, сомнений в этом быть не может!
Похолодало, и я проверил, все ли укрылись одеялами. В Британии накуплю для гребцов шкур. Завтра утром мы должны прибыть в Агату. Бласт знает об этом и просил меня разрешить ему сойти на берег, чтобы повидать родителей. Я ответил согласием при условии, что он захватит с собой Ксанфа (тот сумеет доставить его обратно на борт даже на руках, если понадобится).
— Я очень хочу совершить это путешествие, — ответил он мне. — Ты хорошо платишь, а к тому же… мне интересно узнавать новое…
Второй день путешествия. Агата. Вечер. Всем известно, куда мы направляемся. И приятно… и досадно. Поблизости всегда могут оказаться слухачи пунов. Поэтому мы с Эвтименом дали понять, что совершаем пробный рейс в Майнаку.
«Артемида» поражает всех своими необычными очертаниями. Может, лучше обойтись вовсе без промежуточных стоянок и направиться прямо к Столпам? Венитаф объяснил самым болтливым агатопольцам,
— Корабль быстр, но Посейдон не любит, когда ему слишком сильно щекочут спину… Мне боязно, когда мы идем полным ходом, — добавляет он, хитро улыбаясь в светлую бороду… — Лучше поговорим о доброй старой триере. Она так высоко сидит над водой, что непогоду с нее видать издалека. Такова жизнь!
Третий день. В море. Полдень. Мы покинули столь удачно названную Агату, и, поскольку ветер по-прежнему дует с восхода, решили зайти в Роду, чтобы узнать последние новости. Но если поднимется Киркий, нас понесет к полудню. Холм с акрополем Агаты виднеется на горизонте справа по корме. А пруды и Нижний город [36] уже исчезли из виду.
Вскоре для большей части экипажа начнутся неизвестные места. Я ощущаю нервозность моряков, хотя они напускают на себя бравый вид. Пока на причалах портов слышится ионийский говор с присвистом и закрытым «Е» вместо «А», люди спокойны. А что будет, когда они услышат необычный акцент жителей Роды? [37] Правда, родцев еще можно понять, но наполовину пересыпанная пунийскими словами речь майнакцев или рыбаков Гемероскопия может оказаться для них лишенной смысла. А когда один только Венитаф сможет объясняться со встреченными людьми, волнение и тоска охватят и меня.
Не стоит, однако, беспокоиться заранее. Недаром пословица гласит: «Моряки всегда понимают Друг друга, как рыбы в море!»
Эвтимен следует за нами с трудом, и я приказал уменьшить площадь паруса. Весла убраны, и гребцы с удовольствием отдыхают. Прекрасно. Им вскоре придется поработать! А сейчас одни спят в укрытии на носу, другие болтают, сидя в тени большого паруса. Я примечаю тех, чьи руки заняты какой-либо работой. Они станут моими любимцами. Захар обстругивает старым ножом кусок дерева, который постепенно принимает очертания «Артемиды», а его брат с интересом наблюдает за ним. Уран мастерит кифару, терпеливо выдалбливая обрубок лиственницы. Афанасий зачищает рукоять весла — на ней остались заусеницы. Я похвалил его. Тут же Палей, Пармен и Ксенон предложили отполировать остальные весла. Бласт смотрит назад на исчезающий в сверкающих волнах холм родного города. Эвтимен подошел ближе, но ему пришлось посадить гребцов на четыре скамьи. Я горжусь быстрой, как стрела, «Артемидой». Ее нос рассекает гребни волн, проносящихся мимо в шуршании белой пены. Долон словно приподнимает корабль над водой, и за ним тянется ровный след. Я сказал об этом кормчим.
— Мы же не собаку выгуливаем, чтобы рыскать из стороны в сторону, ответил Асфал. — Незачем терять время.
Удастся ли делать по тысяче стадиев в день, как я мечтаю?
Вечер. Я счастлив. Когда Эвтимен догнал нас, то выразил восхищение «Артемидой» и поблагодарил за то, что я убавил ход, позволив ему подойти вплотную. Он велел убрать весла, чтобы не сломать их, и пригласил меня на борт «Геракла». Бесстрашным маневром он подвел свой таран почти под мой акростолий. Перепрыгнув на его корабль, я смог вдоволь налюбоваться «Артемидой» в открытом море. Даже без весел она идет, как лошадь рысью, стройная, словно богиня охоты в чистом поле. Эвтимен посадил гребцов еще на шесть скамей и обогнал мой корабль — не только его нос, но и таран сух: брызги не долетают до них. Прекрасная, гордая «Артемида»!