Пик затмения
Шрифт:
– Никаких споров на деньги в моем присутствии, – прохрипела взмокшая Дзагликашвили. – Или хотя бы сделайте так, чтобы я этого не слышала.
– Простите, а кто ваш тотем? – учтиво поинтересовался Ричард.
– Собака.
– Тогда вам очень повезло, – сверкнула в полумраке салона щербатая улыбка. – Вы можете продолжить путешествие в шкуре тотема. Наш пилот свой, и все понимает.
– Тоже какая-нибудь птица?
– Нет, что вы! Бегемот. Потому и пошел в авиацию, говорит, всегда хотел подняться над землей, – Ричард умудрялся говорить, не переставая улыбаться. –
Эта информация подкосила Бриндис окончательно. Возмущенно засопев, она вскочила, проверяя каждое кресло на предмет ремней безопасности с работающим замком. Шатала спинки, выясняла, держится ли сиденье и, наконец, выбрала для себя и Джо лучшее из возможного.
– Авиалинии Уганды, – тоном рекламного диктора провозгласил Нанду. – Или долетим, или нет.
Засмеялись все, кроме Брин, и даже Ричард с пилотом, хотя Мара пообещала себе при случае отчитать болтуна за полное отсутствие дипломатических навыков.
– Да расслабься ты, – уже тише добавил он, почувствовав ее замешательство. – Все свои. У нас в Бразилии такие местные авиалинии, что мама говорит: «Если бы мы не умели летать, я бы сделала крылья из палок и листьев, но ни за что не села бы в эти машины-убийцы».
Интонации донны Зилды прозвучали так живо и похоже, будто сама шумная бразильянка завалилась в скромный африканский самолет. И Мара не сдержала улыбку. Помотав головой, она повязала вокруг талии концы ремней безопасности, – замков не было и пришлось упражняться в морских узлах. Немного подвинулась, пропуская мимо себя гигантскую овчарку. Не сказать, чтобы в этой густой мохнатой шкуре Дзагликашвили было легче переносить жару, но она все же выбрала тотем. Прошла в хвост, улеглась на пол и, высунув язык, тяжело задышала.
Долетели и вправду быстро. Формально. И хотя заняло путешествие не больше часа, всем показалось, что длилось оно вечность с хвостиком. Правда, заскучать не успели: что-то все время громыхало, тряслось и скрипело. Зато вспомнили о семье, близких и всех своих прегрешениях. Брин, испуганно вжавшись в кресло, напоминала фарфоровую куклу из фильма ужасов. И только беззвучно шевелящиеся губы напоминали, что она все-таки человек.
Мара бодрилась, как могла, Нанду шутил, но и он к концу путешествия изрядно сдал, посерел, а перед посадкой и вовсе перевоплотился в дрозда.
В Кесесе погода испортилась: Брин зря извела столько солнцезащитного крема. Небо заволокло серыми облаками, на красноватую от глины и песка дорогу упали первые капли. Ричард вел их по пыльному асфальту мимо белых одноэтажных домов-коробок. Кое-где красовались самодельные вывески, а сами торговцы стояли или сидели в придорожной пыли, разложив на старых картонках и перевернутых ящиках фрукты, овощи и кирпичи. Да-да, кирпичи лежали аккуратными пирамидками, как картошка. Или это были образцы, или их покупали поштучно.
– Сувенирные лавки тут, конечно, есть, – сказал Ричард. – Но я не советую торопиться. У вас еще будет время
На мгновение Мара почувствовала себя участником карнавального шествия: они вышагивали перед кучей зрителей, кто-то смеялся, кто-то перешептывался, детишки, подскакивали на месте и выкрикивали, размахивая руками или показывая пальцами. Их можно было понять, экспедиция вышла колоритной даже по местным меркам: белая от ужаса и природы Брин, черный даже по местным меркам Мбари, Нгайре в излюбленных ракушечных побрякушках, угрюмый и гигантский Джо.
Мару тоже разбирало любопытство, и она искоса разглядывала жителей Кесесе. Раньше не придавала значения всяким гуманитарным миссиям Красного Креста и прочей благотворительности. Исчезающие леса Амазонки, вымирающие виды животных, голодающие дети Африки… Все это сливалось в безликую массу чего-то нудного и очевидного. Ну да, надо питаться правильно, делать уроки, ложиться спать вовремя и думать о голодающих… Ерунда, от которой мысленно отмахиваешься, пока не столкнешься сам. Прихватит язва желудка – будешь за милую душу уплетать овсянку по утрам. Прошибет мигрень – на следующий же день уляжешься в койку еще до отбоя. Увидишь детей Африки… И что? Что можно сделать, чтобы хоть чуть-чуть им помочь?
Путь до машины занял от силы пять минут, но все эти пять минут Мара поняла больше, чем за половину учебного года. И ей вдруг стало стыдно за свои новенькие наушники, – отцовский подарок на рождество, – телефон, планшет и штаны с карманами и заклепками.
Взгляд упал на смешного малыша в длинной безразмерной футболке. Она волочилась за ним по земле, как шлейф привидения, из рукавов торчали ручонки-спички, огромные глазища изучали Мару. Он просто стоял под мелким щекочущим дождиком рядом с такой же ребятней, и глядел. И – что самое странное – улыбался! Он искренне и очень радостно улыбался! Безо всякой на то причины.
У самой машины, большого зеленого фургона, помесь броневика и дома на колесах, Мара остановилась и сняла рюкзак.
– Ты чего? – удивился Нанду.
– Сейчас.
– Да куда ты собралась?
– Подожди, я быстро.
Выгребла из рюкзака и карманов всю наличку и развернулась к домикам.
– Постой, Тамрико, – окликнула ее Дзагликашвили.
– Группа не расходится… – начал Ричард, но Мара уже не слушала.
Она подбежала туда, где сидело больше всего народу. Пихнула купюру женщине с младенцем в перевязи, мальчишке, еще кому-то, и еще, радуясь, что отец велел заранее разменять ей деньги на более мелкие.
– Так будет проще покупать сувениры, – сказал он.
Сувениры? Да ладно, таких картинок она и сама нарисует сто штук.
– Что ты делаешь?! – Ричард и Нанду догнали ее, когда она передавала двадцатку седому беззубому человеку. Толком не разобралась, мужчина это или женщина: волосы были подстрижены слишком коротко, но на линялой рубашке угадывались вышитые цветы.
– Покупаю… Э… Вот это… – Мара указала на огромную зеленую штуковину: вытянутую, как кабачок, но с утолщением на конце и толстой драконьей кожей.