Пике в бессмертие
Шрифт:
Доложил на КП об обнаруженном агрегате, получил «добро» на атаку.
— Теперь ты от меня не уйдешь! — кричу я. — Захожу сбоку, беру паровоз в прицел, атакую. Впустую. Машинист резко дает ход — и мои снаряды идут мимо. Атакую вновь, и вновь безрезультатно. Чувствую, что в будке паровоза сидит опытный человек, следящий за каждым моим движением.
Необычайный поединок паровоза с самолетом длился около пятнадцати минут. Наконец, снаряд попал в котел. Облако пара поднялось метров на двадцать, паровоз остановился. Я зашел сбоку, прошил его очередями из пушек и пулеметов. Развернулся и, зайдя с другой стороны, в упор выпустил
Нашей эскадрилье была поставлена задача разрушить входные и выходные стрелки на железнодорожной станции Клодно — не дать возможности немцам при отступлении увести составы с награбленным. «На каждый самолет было загружено по шесть стокилограммовых бомб, — пишет в своих воспоминаниях летчик Коптев. — Приближается время вылета. Расходимся по самолетам.
Взвилась зеленая ракета. Пора. Мотор запущен. Выруливаем и взлетаем. Самолет бежит дольше обычного. Бомбовая нагрузка максимальная. Летим на высоте 1200 метров над нижней кромкой плывущих под нами облаков самых причудливых форм. Внизу знакомая картина — к фронту движутся колонны наших автомашин. Взрывы снарядов, дым пожаров. Начинают постреливать зенитки. Идем с противозенитным маневром.
Впереди станция, над нею крутятся «Мессеры». Что предпримет ведущий? А комэск Пошевальников решение уже принял, в наушниках его голос.
— Атакуем сходу. Помните про «Мессеров», они над нами.
Лечу спокойно, я уверен в себе, еще в четырех «ЯКах», нас сопровождающих, они тоже над нами.
Мы над целью, но зенитки молчат. Что это? Ловушка? Или принимают за своих? «Мессеры» тоже нас не видят, в облаках.
Под нами, на путях, эшелоны, с паровозами, обращенными к линии фронта. Значит составы из тыла, с грузами. Я с левого разворота перевожу свое звено в пикирование. И сразу затявкали зенитки. Разрывы кругом. Звено ведет огонь по эшелонам. За ним звено Мити Кузнецова. Я вывожу самолет из пикирования и сбрасываю бомбы. Звено тоже пикирует, сбрасывая бомбы.
И вдруг зенитки умолкли. В голове молнией мысль: «Значит будут атаковать «Мессеры». Только бы «ЯКи» не прозевали, отбили атаку».
А сами продолжаем штурмовку. Пускаем эресы, прошиваем эшелоны снарядами. Рвутся бомбы, сброшенные моим звеном в голове эшелона.
В шлемофоне чей-то голос.
— Наши сбили «Мессера». — Это отлично.
Дело сделано, теперь нам уходить. Снижаемся, идем на бреющем. И в этот момент на нас наваливаются «Мессеры». Все оставшиеся после схватки с нашими «ЯКами». Теперь их одиннадцать. Для шести штурмовиков многовато. Сердце замирает, — жить-то охота. Но наши воздушные стрелки бьют по стервятникам, не подпускают их с хвоста. Спереди они нам не страшны.
Покрутившись около, проведя несколько атак, они уходят.
После приземления, выясняется что «Мессера» сбил наш летчик, Токаренко. Очевидно это был ведущий у немцев, потому так неуверенно стали они нас атаковать».
Ликвидация окруженной Корсунь-Шевченковской группировки продолжалась. Немцев били, уничтожали наши наземные части, летчики громили их живую силу и технику с воздуха. Штурмовики работали весь световой день.
В штаб полка поступило сообщение, что к линии фронта, из немецкого тыла, движется танковая колонна. Командир полка приказал мне вылететь эскадрильей, разведать
Летели как всегда, треугольником. Ведущим я. Рассчитывали лететь в тыл, километров на полсотни, а танки оказались уже около линии фронта. Разведданные пехоты запоздали. Полсотни немецких машин уже вошли в соприкосновение с нашими частями, шли на нашу линию обороны. Их нужно было остановить, уничтожить.
И опять эта проблема: не задеть при атаках своих. Летчик не машина, сбрасывая бомбы, стреляя в основном, при пикировании и на выходе из пике, на скоростях свыше трехсот километров, по движущейся цели (если по танкам), может и не рассчитать, промахнуться. Ведь вся атака — доли секунды. К тому же ему нужно помнить о стреляющих зенитках, о том, что у танков тоже пушки. И все это при условии, что еще не появились истребители противника, как правило, прикрывавшие передвижения и действия танков.
Но я уверен в себе и в своих ведомых, знаю — они не подведут. Оцениваю обстановку, докладываю на КП. Прошу разрешить атаковать.
— Разрешаю! — гремит в наушниках голос Шишкина. — Предохранители снять. Атакуйте!
Черные коробки с белыми крестами на броне прекращают атаку, мечутся по полю, ища укрытия. Некоторые танкисты, чтобы уйти от огня штурмовиков, бросаются вперед, на нашу оборону, и замирают, подбитые не то артиллерией, а может быть и гранатами. Пять, десять, а может и больше машин выведены из строя. Большинство из подбитых горят дымными кострами.
Из балки вырываются наши танки, сходу, в упор расстреливают оставшиеся немецкие, довершая разгром всей группы.
Штурмовики возвращаются на аэродром. Заправка самолетов и снова в воздух. Теперь летят три эскадрильи. В первой ведущим опять я. Пошевальников ведет вторую, Виктор Чернышев — третью. Линию фронта пересекли, обойдя зенитные батареи справа. Я слышу в наушниках голос командира полка.
— Цель под нами. Делаем четыре захода.
Внизу длинная колонна автомашин. Впереди танки. Дорога пересекает всхолмленное поле. Укрытий для вражеских машин никаких. Значит, все будут добычей «ИЛов».
— Атакуем, — получив приказ, командую я и перевожу самолет в пике.
Мое звено штурмует танки сначала реактивными, тут же обстреливает противотанковыми снарядами. От самолета отделяются черные чурки бомб, опорожняет по одному люку противотанковых на заход. Тоже делают остальные летчики эскадрильи. Два или три танка заволокло дымом. Горят опрокинутые автомашины, рвутся снаряды в горящих железных ящиках с крестами.
Эскадрилья выполняет последний заход. Я со своей эскадрильей доколачиваю оставшиеся танки и машины. Два танка пытаются удрать через поле, к леску, кричу в шлемофон ведомым.
— Аллюр три креста! Догоним, добьем гадов! Эскадрилья уничтожает колонну до последнего танка и благополучно, без потерь возвращается на аэродром.
Успех этой и всех остальных штурмовок обеспечивали истребители прикрытия. Они, как и вся наша авиация, теперь господствовали.
Февраль нового, 1944 года, как и положено этому месяцу, предлагал авиаторам попеременно то снегопад, то жгучий мороз, или, на выбор, буран, метель. Но война не останавливается, она ведется в любую погоду и с каждым днем все ожесточеннее. Немцы, чувствуя приближение полного разгрома, яростно сопротивляются. Но день ото дня крепнут удары и нашей пехоты, артиллерии, танков и авиации.