Пикник с кровью
Шрифт:
— У них не было согласия в плане чувственном, да?
— Чувственном? Лучше сказать, эротическом. Она взяла вишенку в шоколаде и засмеялась живым, заливистым смешком. Съела ягоду и посмотрела на них: в ясных глазах искрились разбуженные воспоминания.
— Джин, виски, коньяк?
Комиссар и Надя отрицательно покачали головами. Тогда синьора налила себе хорошую дозу виски, без льда, без содовой, и выпила. Абажур из цветных стекол на секретере рассеивал по комнате опаловый свет, каждое стекло представляло собой лепесток
— Она всегда преподавала в женских школах, а также давала уроки на дому. Хотела, чтобы я поехала с ней в Тревиль на лето. Я только что разошлась с Марко.
— Вы не поехали?
— Мне было неловко. Она напомнила мне одну подругу юности, которую я бросила. У всех женщин, наверное, случается… — Тильда посмотрела на Надю. — Она… она вызывала у меня какое-то отвращение.
— Лесбийская любовь?
— Нет, я ничего такого не хочу сказать. Но уверена, что у Анжелы были проблемы. — Она налила себе еще немного виски. — Вы действительно не хотите попробовать?
— У вас в доме есть какое-нибудь оружие? Вопрос удивил Тильду, застал врасплох. Глаза у нее сузились, взгляд стал отстраненным.
— Никакого.
Громко зазвонил телефон. Тильда встала и пошла к столику, на котором он стоял, слегка покачиваясь, как в танце, или стремясь попасть в ритм трезвону.
— О, дорогой, это ты? — заговорила она изменившимся голосом. — Будь спокоен, я чувствую себя отлично. Только один глоток, клянусь. Не веришь, спроси комиссара.
Она отняла трубку от уха, протянула Амброзио.
— Возьмите же, ну!
В трубке послышались длинные гудки.
— Какой нахал, — с обидой сказала Тильда. — Ну как могла я жить в согласии с этим грубияном?
— Значит, никакого оружия, синьора?
— Только кухонные ножи, хотите посмотреть? С удовольствием покажу. Прежде чем они ушли, она налила себе еще виски.
— Это как игра, в которую я играла в детстве. Берешь отдельные части и составляешь нужную фигуру, — сказала Надя, когда они поднимались на машине по сверкающему огнями проспекту Буэнос Айрес.
— Это наша ежедневная игра. Знакомишься с одним человеком, он говорит одно, говоришь с другим — что-то подтверждается, а что-то прибавляет сомнений. Настоящая головоломка.
— Она спивается, а он живет своей жизнью. Наверное, это несчастье.
— Для него?
— Для нее, комиссар, для одинокой стареющей женщины, брошенной жены.
— Тебе не кажется, что теперь мы знаем еще меньше, чем раньше?
— В каком смысле?
— Мне было приятно представлять Прандини, готового на все, которого можно допрашивать бесконечно. Вместо этого — ты заметила? — фигура, которую мы создали в своем воображении, как в твоей игре, почти растаяла.
— На берегу реки, — добавила Надя.
Темнота опустилась на город незаметно. Бульвар Гран Сассо, залитый холодным светом фонарей, озябшие, голые еще деревья и тучка, надвигавшаяся с запада как
— Я все думаю о вазе, которую Анжела Бьянкарди привязывает к фонарному столбу. — Надя помигала фарами какому-то прохожему, перебегавшему улицу: мол, пошевеливайся.
— Мы приедем к ней домой неожиданно. Вряд ли она нам обрадуется, — вздохнул Амброзио.
У подъезда стоял белый «фиат-500». Надя припарковалась за ним. Было освещено лишь одно окно на втором этаже.
— Добрый вечер, — сказала Анжела, открывая им дверь. Лицо у нее было бледное, со следами усталости. Она держала в руках сумку из черной ткани, из которой высовывались две вязальные спицы. Анжела поставила ее на стул в прихожей. — Проходите, раздевайтесь.
— Мы возвращаемся из дома Тильды Прандини. — Амброзио снял пальто, шляпу, пригладил перед зеркалом волосы. — А еще побывали на вокзале, на месте, где погиб Этторио Ринальди.
Губы Пруста на портрете, несмотря на редкие усики, казались пухлыми, как у девчонки.
Кот, мурлыча, подошел к хозяйке. Присев на диван, Анжела взяла его на колени.
— Я вот уже неделю туда не ходила.
— Вазочки с цветами уже нет.
— Как всегда, сняли. Кто вам сказал?.. Марко?
— Случайно, когда говорил о ваших отношениях с Этторе.
— Он все удивлялся, что мы так легко сошлись. Как будто человек, которого он знал целую жизнь, изменился и оказался совсем не похожим на существовавшего в его воображении. Марко — тот еще тип, вобьет себе в голову что-нибудь — попробуй переубеди. Должна пройти вечность, прежде чем он поймет, что не прав. А потом ему просто мучительно менять отношение.
— Что вы скажете о его жене? — Она еще вполне привлекательная женщина, правда? — заметила Надя.
— Немного глупа. Как только Марко купил ей квартиру на улице Капуччини, она закрыла глаза на все остальное и продолжает бессмысленную жизнь.
— У меня такое впечатление… — Амброзио щелкнул пальцами, подыскивая слово поделикатнее, — что она…
— Да, пьет. Даже слишком много. Гораздо больше, чем следует.
— Эти цветы, синьора, которые вы ставите на вокзале в вазу, привязанную проволокой, меня поразили.
— Вы пришли по поводу цветов? Мне кажется, это долг — ставить их там, где пролилась его кровь.
— Нет, не из-за этого. Хочу еще раз спросить, уверены ли вы, что не разглядели парня, пытавшегося открыть дверь квартиры на улице Баццини?
— Вы думаете, что я немного… немного не того? Закрыв глаза, она механически поглаживала кошку. Амброзио смутился.
— Ну что вы… Просто я все думаю… Вам не показалось случайно что он сел в машину, в фургончик или, быть может, на мотоцикл?
Анжела отрицательно покачала головой.