Пилот МИГа - последний полет лейтенанта Беленко

Бэррон Джон

Начальник ремонтного цеха должен был по закону освобождать Виктора от работы на время тренировочных полетов, выплачивая ему три четверти зарплаты. Полеты проходили на аэродроме — к северу от Омска, которым ВВС разрешал пользоваться ДОСААФу весной и летом. В построенных еще во время войны казармах было так холодно, что даже в мае температура стояла ниже нуля. Приходилось круглосуточно топить печи.

Инструкторы, курсанты, администрация базы, механики, повара и охрана — все должны были расчищать взлетные полосы от снега и приводить базу в состояние пригодное для тренировок.

Первые полеты Виктора начались на ЯК-18У — старом, но все еще вполне подходящем для тренировок и легком в управлении самолете.

Во время

четвертого полета Надежда дала команду: „Сделай левый поворот на 90 градусов’*. Он выполнил вираж и, немного замешкавшись при выходе из пике, почти на сто градусов отклонился от курса. Но во всех других отношениях выполнил задание безупречно. — „Хорошо. Теперь 90 градусов вправо”. На этот раз он уже внимательно следил за стрелкой компаса и сделал все точно, как было приказано. — „Я сейчас сделаю штопор, а ты постарайся вывести самолет из него”. В момент головокружительного виража, Надежда сказала: „Теперь все зависит от тебя”. Виктор легко повел штурвал вперед, затем нажал на педаль, остановил штопор и вывел самолет из пике. — „Очень хорошо. Теперь попробуй сделать мертвую петлю”. Виктор повел самолет в пике, потом направил его вверх, затем назад, в петлю. Находясь на вершине петли, в перевернутом положении, он быстро сделал полубочку (переворот через крыло), а затем выпрямил машину, выполнив иммельман (переворот через крыло в верхней точке петли), гораздо более сложный, чем ему предписывалось. — „Неосторожно. Но хорошо!” Уже без инструктора он выполнил полную мертвую петлю, а затем серию стремительных пике. — „Хорошо! А теперь посмотрим, сможешь ли ты сесть”.

Не только Надежда, но и все, кто видел полеты Виктора, считали его талантливым. В небе он чувствовал себя в своей стихии, чувствовал, что рожден для полетов. Осенью подошло время финальных экзаменов. После заключительного показательного полета, подполковник, сидевший сзади в кабине, пожал ему руку и поздравил с отлично выполненным заданием: „Превосходно, молодой человек. Надеюсь увидеть вас в рядах военно-воздушных сил".

На утро после выпускного вечера, он узнал, что опоздал подать документы в летное училище. Перспектива работы в темном, холодном цеху, месяцы скучной, лишенной романтики и смысла жизни пугали его. Надо срочно что-то предпринять. Нельзя сидеть сложа руки.

Вернувшись в августе в Омск, Виктор узнал, что в военном медучилище недобор, и осенью будут дополнительно принимать курсантов. Виктор решил попробовать свои силы и оказался по сумме баллов одним из первых. Очень хорошо. Буду врачом. Это так же почетно, как быть пилотом. И в этой профессии много риска, и тут нужно мужество".

Начавшиеся в медучилище занятия были прерваны через три дня. Подоспела пора уборки урожая, и молодежь с заводов, университетов, военнослужащие — все были брошены в помощь колхозам. Виктор не был в колхозе с 1954 года, со времени, когда впервые попал туда еще ребенком. В колхозе произошли некоторые улучшения: председатель ездил на машине, у некоторых колхозников были транзисторы, и раз в неделю показывали кино. Но остались все те же убогие избы, неасфальтированные улицы, грязь. Как и раньше, колхозные бригады состояли, главным образом, из женщин, детей и полуинвалидов. Ржавели под открытым небом тракторы и комбайны, а колхозникам было на все наплевать, кроме маленького клочка земли, за которым они ухаживали с особым рвением.

Студентам обещали платить зарплату, и Виктор надеялся подкопить немного денег. Однако, после вычетов за питание и жилье, его заработок за 58 дней работы от зари до зари составил 39 рублей 40 копеек.

Вернувшись в Омск, Виктор с головой ушел в учебу. Единственным предметом, от которого он не получал никакого удовольствия была политэкономия. Отведенные на нее часы составляли треть всего академического времени. Ну. хорошо: капитализм ужасен, коммунизм прекрасен. Но пусть не мешают нам заниматься. Пусть не тратят наше время на эту чепуху.

К январю накопленные

деньги закончились и Виктору стало ясно, что на стипендию в 30 рублей не прожить. В общежитие он не попал, и двоюродный брат отца благодушно предложил Виктору жить у него. Он старался бывать дома как можно реже, чтобы не стеснять семью, ютившуюся в маленькой квартире. По воскресеньям он обычно ходил на каток в парк. Однажды его окликнули: „Курсант Беленко! Приказываю выпить со мной чашку чая”. Раскрасневшаяся Надежда сияла свежестью и молодостью. В чайной около парка она рассказала Виктору как осваивала пилотирование Л-29 на Кавказе. „Нельзя считать, что ты летал, пока не испытаешь реактивный самолет. Там все по-другому и все лучше: звук, ощущение в кабине, возможности. Почему бы тебе не вернуться в ДОСААФ и не поучиться летать на реактивных самолетах? Хочешь, я буду твоим инструктором?”

Утром Виктор написал заявление об уходе из медучилища. Затем поехал в ДОСААФ и записался на курсы. Он начал искать работу, любую работу, которая обеспечила бы ему общежитие. Так он попал на номерной завод, где его тут же оформили и вместе с другими новичками направили в цех. Но сначала с ними провел беседу молодой офицер КГБ: „Если кто-нибудь спросит вас что вы производите, отвечайте: посуду, игрушки или какие-нибудь хозяйственные товары”. Он взял с НИХ подписку о неразглашении. Просто смешно. Они не только лгуны, но и дураки. Весь Омск знал, что 13-й завод самый большой в городе, выпускает танки. Откуда это было известно? Да просто потому, что на заводе работало более 30 тысяч человек. А когда вовремя не подавался спецсостав, огромная складская территория была заставлена танками с пушками калибра 144 мм, зияющими своими смертоносными отверстиями.

Основной темой разговоров между рабочими было когда, где и как выпить. Из-за частых несчастных случаев и невыполнения плана алкогольные напитки были запрещены на производстве, но рабочие умудрялись проносить их на территорию завода, чтобы утром опохмелиться. У входа на предприятие была открыта заводская закусочная, но очень скоро она превратилась в грязную забегаловку, где, начиная с полудня, рабочие могли пить сколько им заблагорассудится. Выпивка продолжалась и на заводе с той лишь разницей, что здесь приходилось делиться с начальниками, которые, поднабравшись, удалялись вздремнуть в свои кабинеты. В дни выдачи зарплаты каждый старался пораньше уйти с работы, чтобы занять очередь у кассы. Драки, ругань, крики и слезы женщин, старающихся отобрать у своих мужей деньги прежде, чем они их пропьют.

Виктор понимал этих женщин. Подобно другим рабочим на заводе, он получал 135 рублей в месяц, примерно на 15 % больше, чем средний советский рабочий в промышленности. Около 15 рублей шло на налоги, квартирную плату. Автобус — еще десять рублей в месяц. Ел он в дешевых кафетериях или бутерброды из дома, чтобы сэкономить, и все-таки уходило на еду 90 рублей. Оставалось около 20 рублей на одежду и все остальное. Он не мог понять, как рабочий с женой и детьми, да еще пьющий, мог прожить на эту зарплату.

Виктор пришел к выводу, что даже если бы запрет пить на производстве был действенным, все равно это не привело бы к увеличению выпуска продукции. Рабочие были достаточно квалифицированы. Хорошо работали утром и, если техника не подводила, справлялись с нормой до обеда. А потом просто убивали время под предлогом отсутствия запчастей, низкой температуры в плавильной печи или умышленно производили брак.

Кузнец в смене Виктора был настоящим умельцем. Он справлялся с нормой за какой-нибудь час и все остальное время до конца смены слонялся по цеху, присаживался на „перекур” или болтал с друзьями. Однажды Виктор спросил кузнеца по-дружески, почему бы ему не прославиться, систематически перевыполняя норму. „Не знаешь ты жизни, малый, — услышал Виктор ответ. — Если бы я захотел, десять раз бы сделал норму. А что это мне даст? Увеличат норму в десять раз и все. И надо еще подумать о других. Если я буду перевыполнять, так и у них потребуют перевыполнять”.