Пилот

Астахов Юрий

Дежурный ушел к диспетчеру, а мы с Катей простившись с водителем Егором и расплатившись с ним пластиковой пятеркой экю направились на летное поле. На другом краю стоянки одиноко притулился местный, окрашенный в цвета полярной авиации, АН-2. Кроме рыжей аннушки и нашего лайнера других бортов в Москве не наблюдалось. Мухосранск какой-то. Отнюдь не Шереметьево-2.

"Караван" стоял в центре перрона и в недвижной тишине весьма ритмично помахивал крылышками. К нему доверчиво притулился синенький трехдверный RAV4, запаркованный под приобнявшим его правым крылом. "Жестокость российских законов, как известно, смягчается необязательностью

их исполнения...". Сколь сурова была встреча. Какое нежное, умилительное прощание. Всем все можно... Надо тебе на летное поле, человек хороший? Заезжай!.. Раз пистолет тебе не положен...

Переглянулись мы с Катериной, улыбнулись друг другу понимающе. Катерина хихикнула в кулачок, блюдя свой стиль, и пошли мы обратно, изыскивать себе пропитание.

– Стой! Кто бежит?! Кусать буду! Вы это куда снова без меня?! Вы, поди, жрать собрались! А я? Где совесть ваша? Я тоже жрать хочу!

На трех ногах к нам совсем низенько, подобно крокодилам, летел Морс осклабившись в радостной улыбке и на лету телепатировал. Четвертая, аккуратно перемотанная бинтом, сиротливо прижалась к пузу. Прискакав, животина кокетливо завалилась на спину, подставив пузичко под обязательную ласку.

– Привет, мой лохматый друг! Ты это где лапу покалечил?

– Да так. Ерунда. Царапина. Гришка уже вылечил все. Пришлось показать тут парочке местных, где в Греции раки зимуют. Теперь тут я король.

Монморанси хищно улыбнулся и слегка рыкнул в сторону ангара, из-за которого пугливо выглядывали две солидных лохматых морды, мгновенно, при виде королевской улыбки, исчезнувших.

– То-то! А то моду взяли! Лапы мне кусать! Ну давайте уже, пойдемте уже жрать, пожалуйста! А?

– Ну, пошли, молодой военный! Яичницу с колбасой будешь?

– Ага!

Пес, весело размахивая хвостиком, помчался на трех вперед занимать очередь. Мы же с супругой моей Катериною проследовали взявшись под руку и с должной степенностью. На удивление Морса из кафетерия не погнали. Валялся он опять на спине и гладили его по брюху. Гладили его самолично госпожа милиционерка-регистраторша, а у стойки умиленно улыбалась дама постарше, но явно милиционеркина мамаша. Уж больно поразительное сходство наблюдалось. Безо всякого вооружения глаз.

– Дывиться, мамо, який пустобрих гарный! Як дзвиночок. А якый ласкавый! Давайтэ, мамо, ковбасы йому дамо!

– И нам, пожалуйста - не преминул я встрясть в их интим.
– С глазуньей пожалуйста! Из двух - даме и по четыре на чоловика. С ковбасою вкупе разумеется! И кофе. Но уже на двоих. Будь ласка, пани господиня!

Разулыбавшись как здешнее солнышко, хояйка заведения бодро исчезла на кухоньке и застучала по яйцам. Через минуту нас настиг волшебный, чарующий аромат правильной яишни. Морс пустил слюну, я сглотнул деликатно. Катя носиком, как стрелкой компаса, нацелилась на источник божественного аромата.

– Та ви сидайтэ! В ногах правди немае.- радушно пригласила нас за столик милиционерка - Зараз мати усе приготуе!

Устроились мы за столиком у широкого окошка с видом на летное поле. Крылья "Гранда" уже трепетали. Через пяток минут и аппетитно шкворчащий на тарелках, присыпанный зеленым лучком и петрушкой, корм подали. Мы с Катей быстро-быстро принялись за уборку урожая. Морс, вынужденный ожидать пока его порция остынет вид приобрел совершено скорбный и с невыразимою укоризною провожал пропадающие в наших ненасытных утробах кусочки. Успевая отследить каждый. Так и мотал головой справа - налево, слева - направо, как метроном. В случае одновременной дематериализации кусочков, голова становилась неподвижной,

в отличие от глаз, каждый из которых отслеживал свою цель.

К моменту появления на столике кофе, колебания плоскостей "Каравана", достигнув пугающей уже амплитуды вдруг резко прекратились. А спустя пару минут из откинувшегося вверх люка выглянула курчавая голова, воровато оглянулась окрест, и на почву плавно опустилась нижняя половина с трапом. По нему скользнули две малоодетые фигуры. Дама стыдливо смылась за РАВ, Гриня выдернул из чрева самолета канистру с водой и галантно полил присевшей на корточки даме. Потом дама умылась. Затем умылся Гриня. После чего они надели штаны. Заключительным аккордом стало порывистое и страстное объятие на прощанье, с оттопыриванием взад дамской ножки, длинным взасос поцелуем и давешняя блондинка голосисто нырнула в распахнутую дверку "Равика". Мобиль неслышно пыхнул дизельным выхлопом, резво рванул в разворот, дверки под действием сил инерции захлопнулись на ходу и суетное создание исчезло с наших глаз за ангаром. Наш шалун, улыбаясь совершенно по-дурацки, исполнил несколько разминочных упражнений. Затем, озабоченно заглянул под аэроплан и озадаченно свистнул. Поскольку Морс не объявился, воспитуемый, поглядев на часы, поскреб затылок и, надев майку, трусцой побежал к аэровокзалу.

В миг явления его на пороге кофе был допит, а морсова пайка остыла в достаточной степени, и мы уже поднялись. Влетев в помещение и увидев нас в компании Морса, Григорий облегченно вздохнул, потом, сообразив что мы наблюдали процесс прощания, густо покраснел и засмущался. Только что ножкой пол не сверлил. Однако поздоровался как надлежит воспитанному молодому человеку и осведомился относительно наших дальнейших планов.

– Ты хоть позавтракай для начала, о юный мой дон Гуан-Григорий. Что ж ты подружку-то не покормил на дорогу? Некрасиво, юноша. Не по-доньи поступать эдак-то!

– Я покормил!
– возмущенно воскликнул молодой кабальеро.
– Мы с вечера со столов салатов натырили. И плова.

– Это хорошо. Это правильно. Однако огорчают печальные огрехи в культуре вашей речи, Григорий. Вы, Григорий это - "стырили", где стырили? Сомневаюсь, что дипломированный филолог, каковым является ваша уважаемая матушка, мог засорить вашу речь столь вульгарным жаргонизмом.

– А это, сенсей, целиком ваша личная заслуга!
– ехидно подорвала мой педагогический авторитет супруга.
– У вас, уважаемый сенсей, такого можно нахвататься... Как это вы говорите: "Ой, мама дорогая!..". Мне представляется, что ни Александр Сергеевич, ни Николай Васильевич, ни даже столь горячо любимый вами Николай Семенович Лесков не прониклись бы изяществом исполняемых вами буквосочетаний.

– А что это мы с вами вдруг на "вы" заговорили, любезная моя Катерина Матвеевна?
– Попытался я отскочить в сторону и вывернуться - Речь не обо мне. Горбатого, мадам, могила исправит. Однако ж это не основание отказываться от борьбы за светлые идеалы в умах нашей молодежи!

– Демагогия!
– Решительно отмела мою жалкую попытку взъярившаяся вдруг супруга.
– Врач! Исцелися сам!
– и нерешительно как-то закончила: "Твою мать...".

На чем диспут и завершился ввиду отсутствия предмета дискуссии. Гриня с Морсом уже по тихому слиняли на улицу прихватив с собой морсову порцию. К моменту, когда мы расплатившись за завтрак монетой достоинством в один экю, последовали за ними, яичница сваленная на травку пребывала уже в далеком прошлом. Морс лишь машинально долизывал место, где она когда-то была. Оставалось только вернуть посуду владелице, что я и сделал.