Пилот

Астахов Юрий

Между тем заглушенный движок дал тутошней звезде "по имени Солнце" шанс. И солнышко моментально прогрело салон до температур организмами нашими непереносимых. Нет мотора - нет кондера. Пришлось лезть наружу. На ветерок. Мне (мальчикам) налево, Катерине (девочкам) направо. Когда же явил я из-за автомобильной дверцы тело свое на обозрение представителю местных властей, прекратил оный представитель загибать поочередно сардельки свои к ладони коими и калькулировал прегрешения бедняги-таксиста и повел себя куда как более странно. Неадекватно он себя повел. Переменился милицейский

работник весь в лице своем. Изменивши вдруг и сразу его алый цвет на грязно-серый. Не выпустивши скипетр полосатый из ладони принялся безуспешно стараться ухватить "ксюху". Попятился он при этом ракообразно пригнувшись и весьма шустро за "Лендровер" свой, имея целью укрыться от глаз моих за капотом его, увенчанным запасным колесом. И глаз с меня не сводил при этом. Точнее с левой ладони моей. В коей... вот незадача... по прежнему пребывал двадцать шестой глокчик! Коим я и поигрывал машинально, перекидывая его с тыльной стороны ладони на внутреннюю. И наоборот.

Укрывшись за капотом продавец полосатых палок и мастер машинного доения не угомонился. В переговоры однако не вступил. Стрельбы однако не открыл. А как-то вскрикнул отчаянно и громко, заглушив даже прибой. Затем раздался стук камней, затем совершенно уже трагический вопль ни капли не похожий на грозное: "Стой! Бросай оружие! Буду стрельять!" Только лишь совсем безнадежное "аааааа" стремительно удалялось от нас. Кинулись мы все к обрыву и увидеть успели, как под грязно-белой пеной прибоя навек исчезли слегка запыленные берцы. Цитата. "И пучина сия поглотила его навек... "

Столь внезапная и трагическая гибель придорожного жулика на боевом посту совершенно выбила из колеи нашего "Шумахера". Неприязненно на меня уставившись он заорал:

– Ты! Ты чего коз...

Тут, зацепив взглядом все еще пребывавший в моей руке пистолетик, резко сбавил обороты, и не произнеся вслух положенных в мой адрес оскорблений, тоном совершенно убитым, закончил:

– Хана нам. Менты своего не простят. Уроют всех. А все ты виноват! Размахался тут волыной своей, ковбой недодолбанный! Теперь из Москвы дергать придется, пока не прознали про эту херню.

– Окстись папаша! Я то тут при чем? Я ему доктор, что он от одного вида игрушки этой в панику впал? Я виноват, что у вас тут менты такие нежные душою? Он, между прочим, сам с обрыва спрыгнул!

– Ага! Ты им докажешь! Они те махом разъяснят кто тут причем, а кто ни причем. Будут они тя слушать! Будут те игрушки! Ты чо, как седни родился? Совсем дурак, что ли?

– Еще раз. Для тех кто в танке. Мы то тут с какого боку? Мы его пальцем не трогали. Ну выловят его. Никаких на нем телесных повреждений...

– Да хрен там выловят! Съели его уже! Или доедают...

– Тем более! Да хер с ним, с придурком! Тоже мне, невосполнимая утрата в рядах прогрессивного человечества. Короче - мы едем себе, едем. Вдруг видим - стоит у дороги "Ленд". А вокруг тишина! И нет никого ... Мы и проследовали себе дальше. Не останавливаясь. Вот в порт приедем, ментярам местным скажем, дескать брошенная машина тут торчит. Нехай сами едут и расследуют. Хрен кого найдут и хрен чего докажут. Видели

мы машину? Видели. Никакого криминала в том нет. А больше мы ничего и не видели! Усек, папаша?

– Усек-то усек, да как бы чего не вышло...

– Да, хорош, волну-то гнать. Поехали уже. Нанялся, вези.

Происшедшее на наших глазах чрезвычайное происшествие на Катю впечатление произвело самое гнетущее. Приобъятые мною плечи ее подрагивали под ладонью и вид у Кати сделался совсем печальный. Попробовал я успокоить любимую, как сумел:

– Кать, плюнь ты на этого... Было б за кого переживать. Это в Греции твоей персонажи такие в диковину. А я на них дома вволю насмотрелся. Это же бандит дорожный! Натуральный! По доброму за него следовало бы с Ордена тыщу экю затребовать. Согласно орденским же правилам. Ничем его внутренний мир от дорожных пиратов не отличается. Такая же паскуда. Только при форме.

– Вот эт точно.
– включился в разговор водила - Самый бандюга и есть. И вся их гаишная порода такая. Хотя встречаются среди них и приличные люди. Но редко. Крайне редко! Этот меня на полсотни раскрутить хотел. Резина, дескать, лысая, фара треснутая... Да я за день столько не зарабатываю. Одно слово - козел! Кстати, меня Егором зовут...
– представился он между делом - Вы, женщина, по нем не убивайтесь. Дрянь - человек.

– Виталий.
– Тоже представился я.
– Ты его знаешь?

– Да он недавно тут засветился. С полмесяца, или около того. Так то он вроде как в ОМОНе состоит. Но иной раз напялит портки гаишные и на дорогу вылазит. Придирается если кто один едет. Бумагу грозит отписать, транспортное средство арестовать, как аварийное и автоматом при этом в бок тычет. Сказано - козел.

– Вот Кать. Такая, понимаешь, эпитафия...

По приезду в аэропорт довели мы с Егором дежурному о виденном нами брошенном на дороге "Лендровере". Особого интереса наше сообщение у дежурного ОМОНа не вызвало. Подошедший напарник задумчиво этак припомнил, что такой пепелац похоже был у новенького, как же его... ага Носокудрина...

– Съездим, что ли, посмотрим?
– лениво предложил дежурный.
– а то вдруг мало ли чего? В нашей зоне ответственности.

– Да жарко!

– Ничто! Не шоколадный, авось не растаешь!
– завершил старший патруля препирательства.
– Ты, мужик, с нами поедешь. Покажешь там, где вы кого видели.

– А эти?
– С сомнением кивнул в нашу сторону напарник.

– А ты не признал? Это ж женишок вчерашний. Который ночью полгорода споил в сопли. Которому Коршун наш чуть новобрачную не переехал.

– Знамо дело. А нечего по проезжей части невест таскать. Сам виноват. Их тоже пристегнем?

– Да на кой они? Нет на них ничего.

У нас с Катей кроме наряда ее свадебного в пакете розовевшего, да туфелек торчавших каблучками из карманов моего свадебного костюма и не было ничего.

– Щас у диспетчера узнаю будет-нет прилет, и поедем. Осмотрим... А вы улетать уже собираетесь?

– Ну да. В Береговой хотим слетать.

– Счастливого полета, новобрачные. Всех благ! Ага. Горько!