Пилсудский
Шрифт:
Призыв к примирению и консолидации армии был сформулирован хотя и в беллетристической форме, но вполне однозначно. Маршал явно брал на себя обязательство не преследовать своих недавних противников. Но бросается в глаза отсутствие еще недавно столь популярных рассуждений о роли морали в жизни государства и армии, а также сведение имеющего под собой глубокие идеологические и политические причины конфликта к братской перебранке с дракой. Заметим, что Пилсудский не сдержал своего обещания, и в последующие месяцы и годы немало офицеров вынуждены были распрощаться со службой. Многие досрочно ушли в добровольную или вынужденную отставку. С 1926 по 1934 год убыль кадровых офицеров в армии составила 6 032 человека, то есть более трети офицерского корпуса. Уволилось и более 3 500 командиров молодого возраста [221] . Конечно, далеко не все выражали свой протест таким образом, но о том, что их было не так уж и мало, свидетельствует поведение курсантов на мосту Понятовского. А судьба арестованного сразу же после переворота генерала Влодзимежа Загурского, по приказу которого авиация бомбила войска мятежников, неизвестна до сих пор.
221
Zarys dziejow wojskowosci polskiej (1864 – 1939). Warszawa, 1990. S. 527.
Следующим
В отличие от президентских выборов 1922 года, когда изначально существовала небольшая вероятность того, что в них будет участвовать Пилсудский, сейчас у него была совершенно иная позиция. Он, используя общественное возбуждение и наивное ожидание лучшей жизни, мог в качестве официального главы государства существенно увеличить свои полномочия за счет парламента, даже не распуская его. И в те две недели между окончанием переворота и заседанием национального собрания маршал ни разу не намекнул на нежелание взять на себя формальную ответственность за все, что будет происходить с Польшей. Более того, в своих интервью он всячески давал понять обществу, каковы будут его дальнейшие действия, что можно было трактовать как намерение встать во главе государства. В первом таком интервью 23 мая французской газете «Матэн» Пилсудский достаточно откровенно заявил, что ради блага Польши готов на любые действия, даже не совсем конституционные, и что является сторонником сильной власти. Чрезвычайно многозначительным было такое его высказывание: «Если и могут быть какие-то колебания в выборе средств, когда хочется остаться в рамках легальности, то их нет там, где цель – спасение Польши. Только правление на основе сильной власти может дать в данном случае хорошие результаты. Я не буду насиловать конституцию, но выполню свой долг» [222] .
222
Piisudski J. Pisma zbiorowe... T. IX. S. 11 – 13.
Еще в одном интервью корреспонденту «Матэн», желая успокоить международную общественность, Пилсудский пообещал не менять миролюбивую внешнюю политику Польши. Зато достаточно определенно сформулировал свое видение необходимых стране преобразований в сфере государственного устройства. Он отверг модный тогда в Европе фашизм, поскольку поляки его не примут, и личную диктатуру, хотя не скрывал, что любит лично принимать решения и считает себя сильным человеком. Больше всего ему нравилась американская модель государственной власти, с оговоркой, что ее следует приспособить к польским условиям. В числе необходимых преобразований в конституционном устройстве маршал назвал наделение президента правом самостоятельно принимать решения по важнейшим вопросам государственной жизни, ослабление роли парламента, упрощение законодательства. Тем самым он четко сформулировал направление эволюции польской политической системы: от ничем не ограниченного парламентаризма к республике президентского типа [223] .
223
Там же. S. 20 – 22.
Вплоть до президентских выборов Пилсудский оттачивал аргументы, оправдывающие его открытое надругательство над законностью. В конечном счете они приобрели следующий обобщенный вид: «Я решился на него (переворот. – Г.М.) сам, в соответствии со своей совестью, и не считаю нужным объясняться по этому поводу. Главными причинами нынешнего положения в Польше – то есть нищеты, внутренней и внешней слабости – было воровство, остающееся безнаказанным. В Польше над всем господствовали интересы индивида и партии, царила безнаказанность за все злоупотребления и злодеяния». Упомянул он и о возрастающей зависимости государства от «нуворишей» [224] . Диктатор прямо говорил обычному, уставшему от кризиса поляку, что знает причины его бед, не может оставаться к ним безразличным и сделает все для их искоренения. А аргумент о том, что он знает расхитителей государственных средств и будет с ними бороться во все времена и при всех режимах, пока они еще молоды, беспроигрышен.
224
Там же. S. 31.
Решая, как и в ноябре 1918 года, задачу консолидации общества вокруг своего видения будущей Польши – богатой, сильной, справедливой к своим гражданам, – Пилсудский стремился к тому, чтобы каждая социальная группа, класс, сословие (но не партия) увидели в нем представителя и выразителя своих интересов. Поэтому 27 мая он убеждал читателей, что никогда не хотел быть членом какой-то партии и вообще был против господства партий в Польше. Главным для него в тот момент было убедить членов национального собрания в том, что он – идеальный кандидат в президенты. Следовало создать такой собственный имидж, чтобы получить максимально широкую поддержку. Наиболее настойчиво он доводил до своих выборщиков мысль, что государственный переворот – не преддверие революционных преобразований. Он с гордостью говорил: «...Я не перестану утверждать, что совершил единственное в своем роде историческое деяние, что я совершил нечто похожее на государственный переворот и сумел его тут же легализовать и что я совершил нечто вроде революции без каких-либо революционных последствий» [225] . Обещал не проводить в жизнь левые или правые экспериментальные программы, в том числе и в решении социальных проблем, а уж тем более не следовать в этом за СССР.
225
Там
О необходимости избрания маршала президентом твердили правительство, левые партии и, конечно, пилсудчики, оказывая давление на членов национального собрания. Сам же Пилсудский держал общество и парламентариев, помнивших его отказ от участия в президентских выборах в 1922 году, в состоянии неведения. Так, из его интервью от 27 мая следовало, что при нынешней конституции он не хочет быть президентом. А спустя два дня, на встрече с парламентариями, он говорил совершенно иное: «Условия сложились таким образом, что я, смеясь над вами всеми, мог бы не пустить вас в зал национального собрания, но я решил попробовать, можно ли еще в Польше править без кнута. Не собираюсь оказывать давление, но предостерегаю, что сейм и сенат – это наиболее ненавистные в обществе институты. Попытайтесь еще раз. Давления не будет. Никакая физическая сила не будет на вас влиять. Я дал гарантию свободного выбора президента и свое слово сдержу, но предупреждаю, не заключайте с кандидатом в президенты партийных договоров. Кандидат в президенты должен стоять над партиями, должен уметь представлять всю нацию. Знайте, в противном случае я не буду защищать сейм и сенат, когда к власти придет улица. Не может в Польше править человек, терроризируемый негодяями, и я этому противостою.
Я объявил войну негодяям, мерзавцам, убийцам и ворам и в этой борьбе не отступлю. У сейма и сената слишком много привилегий, и нужно, чтобы больше прав было у членов правительства. Парламент должен отдохнуть. Позвольте членам правительства отвечать за то, что они делают. Пусть президент формирует правительство, но без давления партий. Это его право.
С моей кандидатурой можете делать, что хотите. Я ничего не постыжусь, если мне не будет стыдно перед собственной совестью. Мне все равно, сколько голосов я получу – два, сто или двести. Но я не буду оказывать давление в пользу моего избрания. Выбирайте того, кого вы захотите, но ищите кандидатов непартийных и достойных высокого поста. Если же вы так не сделаете – то я вижу для вас все в черных тонах, а для себя в цветах неприятных, потому что я не хотел бы править с помощью кнута...» [226]
226
Piisudski J. Pisma zbiorowe... T. IX. S. 32.
Это выступление можно считать ключевым в избирательной кампании маршала. В нем он не только изложил свой план эффективного управления Польшей, но и предостерег от иллюзии, что он отдаст завоеванную в мае власть. Несколько загадочно звучала фраза о том, что парламент должен отдохнуть, но очень скоро и этот вопрос прояснился. И самое главное – он как будто соглашался вверить свою судьбу процедуре тайного голосования.
31 мая, с соблюдением повышенных мер безопасности, ровно в 10 часов утра начало свою работу уже третье за время работы парламента первого созыва заседание национального собрания. Депутат от ППС Зыгмунт Марек предложил кандидатуру Пилсудского, а национальные демократы и их союзники поставили на познанского воеводу графа Адольфа Бниньского, демонстративно не признававшего кабинет Бартеля. Это означало, что правое крыло сейма не собиралось конструктивно вписываться в новую политическую реальность.
В зале заседаний присутствовали 546 депутатов и сенаторов, среди девяти отсутствующих был и Витос [227] . Результаты тайного голосования были следующими: имя Пилсудского в бюллетени вписали 292 выборщика, Бниньского – 193, 61 бюллетень оказался незаполненным. За Пилсудского проголосовали не только представители левых партий и отдельных национальных меньшинств (евреи, немцы), но и значительная часть центристов. Среди правых капитулянтов практически не было. Оба кандидата не устраивали главным образом представителей украинцев и белорусов, а также коммунистов, воздержавшихся при голосовании. С учетом их голосов преимущество Пилсудского было не таким уж и внушительным. Тем не менее результаты голосования свидетельствовали, что большая часть польской политической элиты согласилась узаконить государственный переворот и признать право его устроителя на дальнейшее управление страной на условиях, которые он сформулировал в предшествующие недели.
227
Бывший премьер чувствовал себя глубоко оскорбленным. Обычно весьма сдержанный, он, незадолго до выборов, когда ему по поручению Пилсудского позвонил Бартель, раздраженно попросил снявшего трубку передать премьеру, чтобы он поцеловал его в одно место. К тому же он знал, что большинство депутатов из его парламентской фракции собираются голосовать за кандидатуру диктатора.
Известие об избрании Пилсудского президентом Польши молниеносно облетело страну. Полные энтузиазма его сторонники организовывали митинги и торжественные шествия. Особо отличился генерал Роман Турецкий, который с группой офицеров прошествовал к памятнику князю Юлиушу Понятовскому [228] на Саксонской площади и доложил покойному маршалу Франции, что Первый маршал Польши избран президентом Речи Посполитой.
В тот самый момент, когда, как казалось, вся интрига счастливо разрешилась, грянуло сенсационное известие. Пилсудский отказался принять пост. В письме Ратаю он поблагодарил национальное собрание за то, что с его помощью он смог второй раз в своей жизни легализовать свои усилия и исторические деяния, за то, что, в отличие от 1919 года, выбор не был единогласным, но принять его не может: «Я не смог побороть свою память, не смог найти в себе веру в себя на этой работе, которой я уже однажды занимался, и в тех, кто меня призвал на этот пост. Слишком сильна в моей памяти трагическая фигура убитого президента Нарутовича, которого я не сумел уберечь от ужасной судьбы, слишком сильно действует на меня брутальное нападение на моих детей.
228
Племянник последнего короля Речи Посполитой, один из наполеоновских маршалов, во главе польских войск участвовал в Бородинском сражении, погиб в 1813 году под Лейпцигом. Фельдмаршал И. Паскевич после победы в польско-русской войне 1831 года вывез памятник к себе в имение в Белоруссию, откуда он был возвращен в Польшу на основании Рижского мирного договора.