Пилюля
Шрифт:
– Не забудь потом отключить телефон, – сказал Кубинец. – Прощай, Маруська, – выдохнул, поднимаясь, и похлопал Саню по плечу.
Рита схватила его за ремень брюк.
– Зачем ты это делаешь?
– У меня тут встреча, – тяжело дыша и с трудом выговаривая слова, ответил он. – Надо идти. Отпусти, Рита. У меня нет сил бороться с тобой.
– Павел Игоревич, это Саня. Слышите меня? Связь пропадает!.. Узнали? Да я… Тоже здесь… Живы!.. Живы, говорю!..
– Какая встреча? С кем у тебя может быть встреча? – выпытывала девушка
– Да увязалась тут одна… приставучая. Прям как ты. Все бегал от нее, а теперь, гляжу, не – пора объясниться.
– У меня есть информация для Рэма, – говорил Саня в трубку, заткнув одно ухо пальцем. – Я оставил посылку на вокзале…
– Я пойду с тобой! – решительно сказала Рита, поднимаясь следом за Кубинцем, но он остановил ее жестом.
– Мне трудно дышать, не то что говорить. Не спорь со мной. Такое поведение не к лицу девушке твоего воспитания.
– Мы с тобой.
– Нет, – качая головой, настаивал Кастро. – Там, в кейсе…
– Ну и проваливай! Забирай свой кейс! Он нам не нужен!..
– Там в кейсе письмо, – борясь с приступами боли, сердито перебил Кубинец.
Рита насупилась и замолчала, а Кастро снова попытался улыбнуться.
– На конверте адрес. Отнесете.
– Кому?
– Моей матери.
Прощаясь, он кивнул и, держась за поручни, двинулся к выходу. У тамбура остановился, вытащил из кармана пилюлю и с силой швырнул ее в грязный, заставленный сумками вагонный коридор.
Саня опустил телефон.
– Куда он пошел?
По щекам Риты покатились слезы.
– Он умирает. Он пошел… умирать.
– Почему? Почему он не принял препарат?
Из трубки послышался голос профессора, и Саня снова приложил ее к уху.
– Шурик! Шурик! – кричал в трубку ученый.
– Павел Игоревич, что будет, если не принять препарат?
– Летальный исход будет. Но вы же приняли? Ты сказал, что вы приняли, – обеспокоенно произнес профессор.
– Я и Рита… Кастро не стал. Сказал что-то про старое сердце и положил пилюлю в карман.
– Благородно.
– Почему благородно?.. – не понял Саня. – Почему благородно?..
– Потому что один из вас все равно бы погиб. Мы помещали три сознания в одно тело, разделяли обратно, и через две недели один из троих умирал. Резко, без каких бы то ни было причин. Даже препарат не помогал. Что-то отключается в организме. Какие-то внутренние часы останавливаются, понимаешь? Миллион гипотез – ничего не подтвердилось. Долго шли по ложному пути. Были две группы, в которых выжили все трое. Только вчера догадались поднять документацию. В обеих группах двое из трех мышей были из одного помета. Схожий генотип блокирует болезнь. Тут препарат срабатывает на сто. Механизма мы пока не знаем.
– То есть?
– То есть, если бы Рита была твоей сестрой, то вы втроем могли бы принять препарат и выжить.
– Это очень странно, – сказал Саня. – Это не логично.
– Если бы решение было простым,
Саня опустил трубку, подошел к окну. По перрону, натыкаясь на прохожих и вглядываясь слепнущими глазами в их лица, шел Кубинец.
– Сейчас я его верну, – воскликнул Саня. – Ты езжай. Я найду тебя в аэропорту. Держись у входа.
Рита плакала, опустив голову на руки. На ее коленях лежал конверт. Всхлипывая, она подняла на молодого человека заплаканные глаза.
– У него мать живет в нашем городе, представляешь? Он просил передать ей письмо. А что я ей скажу?
Бездумно Саня взял в руки конверт, вытирая влажные ресницы, прочитал адрес. Поднес письмо к свету и прочел еще раз. От удивления широко раскрыл рот и взглянул на Риту.
– Что еще? – готовая разрыдаться спросила девушка.
– Это мой адрес, – прошептал Саня. – Ты не отдашь это письмо его матери.
– Почему?
– Потому что моя бабушка, Анна Васильевна, умерла.
– Мне жаль, а при чем тут?..
– При том, что наши бабушки, иногда, по совместительству могут оказаться чьими-то матерями.
– Какой ужас! У него никого не осталось.
– Ну как сказать, – чему-то улыбнувшись, произнес Саня, обернулся и, крикнув Рите короткое: «Жди здесь!» – кинулся к выходу.
Спускаясь со ступеней вокзала, Кастро махнул таксисту. Темнокожий парень с красными то ли от бессонницы, то ли от наркотиков глазами и кучей разноцветных косичек, не мешкая, прыгнул за руль и подогнал авто к пассажиру.
Кубинец медлительно сел на заднее сиденье.
– Далеко море? – спросил он, с трудом закрывая за собой дверцу.
– Десять километров, – ответил водитель, разглядывая пассажира в зеркало заднего вида.
– Хочу к морю. Мне нужен пляж, где можно спокойно умереть.
– Может, не стоит с этим торопиться?! Знаю пару мест – убийственные девочки. И есть чем заправиться – травка, кокс, можно и посерьезней чем отравиться.
– Смотрю, ты и сам любитель. Давно подсел? – раздражаясь, спросил Кастро и тут же внутренне упрекнул самого себя: «Нет, нет, не правильно. К единению с вечным, к покою в душе этим путем мне не добраться. Обыкновенный слабый человек – что он мне сделал?»
– Пока есть здоровье, надо брать от жизни все, – подмигивая, сказал водитель.
Мимика таксиста, неприятный запах его немытого тела, блестящие булавки в носу не нравились Кастро, но ему не хотелось тратить последний час своей жизни на подсознательное поощрение навязанных обществом стереотипов о гигиене, жизни без наркотиков и искусственных прыщей, так называемого пирсинга. Хотелось мира. Он чувствовал: надо многое понять.
Надо научиться принимать мир таким, каков он есть. Может, не полюбить, но хотя бы смириться со всем, что отличает его от других. Надо пустить добро в сердце. Он решил: теперь будет говорить людям только приятное.