Пингвин влюбленный
Шрифт:
— Да, да. Понимаю, — задумчиво пробормотал он, — Ей некогда. Носится по кругу на велосипеде, как угорелая кошка…
— Ее подруги… не такие! — настаивала Татьяна.
— Да, да. По трэ-эку! Это у них трэ-эк называется. Интеллектуальное занятие для молодой девушки, ничего не скажешь. Разумеется, им не до чтения книг.
— Вы черните все вокруг по одной простой причине…
— Давай, давай! — усмехнулся Леонид. — Режь правду-матку! Прямо в глаза!
— Просто вы — неудачник! — выпалила она. — Потому и видите мир исключительно
Татьяна тут же пожалела о сказанном, потому что заметила, как Леонид побледнел. Секунду он стоял неподвижно. Потом, опустив глаза, не глядя на нее, он медленно проковылял к столу, основательно уселся в кресло, почти спиной к Татьяне, начал выдвигать и задвигать обратно ящики.
— Ты права… красотка! — неожиданно спокойным, рассудительным тоном сказал Леонид Чуприн. — Когда-то это надо признать и… перестать морочить голову. Себе и окружающим. Я плохой писатель. Ниже среднего. Что делать! Не всем же быть.… Хотя, если честно, искорка одаренности во мне была… была…
Леонид достал из нижнего ящика плоскую металлическую фляжку и граненый стакан. Отвинтил крышку, плеснул в стакан чуть меньше половины. Потом нервно закурил. Челкаш под столом пару раз выразительно чихнул. Не упустил возможность выразить свое отрицательное отношение к спиртному и табачному. Чуприн, не поворачиваясь к Татьяне, продолжил глуховатым голосом:
— Я очень хорошо начинал. Подавал надежды, как говорится. Мои первые рассказы были нарасхват во всех редакциях. А потом… в один миг все полетело кувырком…
— Вам ли, писателям, жаловаться! — откликнулась Татьяна. — Живете, как птички. Порхаете с ветки на ветку, от жены к жене, из редакции в ресторан… Легко живете!
Чуприн, не оборачиваясь, раздраженно сморщился и помотал головой.
— Чего молотишь!? — усталым голосом сказал он. — Чего молотишь, красотка!? Уши вянут, тебя слушать! Порхаете… на ветку! Знала бы всю подноготную, не вякала бы…
Татьяна несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула. Потом медленно направилась в коридор. Уже взялась за ручку двери, но опустила ее. Тихо вернулась в «кабинет».
— Хлебнешь за компанию? — не оборачиваясь, спросил Леонид. — Посошок на дорожку!
— Я на работе.
— Понимаю. При исполнении, так сказать… — усмехнулся Чуприн. — А я врежу…
Леонид поднес граненый стакан ко рту, но тут пронзительно зазвонил телефон. Чертыхнувшись, Чуприн поставил стакан, сунул под мышки костыли, поднялся с кресла, заковылял в коридор. На стоявшую в дверях «кабинета» Татьяну даже не взглянул. Только когда поднес трубку к уху уставился на нее тяжелым взглядом.
— Да! Слушаю! Да, продаю! Отличная квартира! Чистая, светлая, все удобства… — говорил в трубку Леонид. Но смотрел при этом прямо в глаза Татьяне. С вызовом и со своей обычной усмешкой. — Сухая, просторная… Потолки очень высокие, два восемьдесят пять! Прекрасный вид из всех окон! Кстати, окна выходят
Чуприн положил трубку на рычаг, вернулся за стол, на свое привычное место. Челкаш вылез из-под стола, потянулся и выразительно зевнул. Потягивание и зевание означало только одно, «Не пора ли нам, друг Леня, пойти прогуляться?».
Леонид сильно выдохнул, залпом выпил темный напиток из граненого стакана. С удовольствием крякнул и потряс кулаками в воздухе. Таким жестом спортсмены сопровождают очередное достижение. Взятую высоту, поднятые килограммы или забитый мяч.
— Если б ты хлебанула хоть сотую долю тех унижений, через которые мне пришлось продраться… — продолжил Леонид, обращаясь к Татьяне, словно и не отвлекался на телефонный разговор. — Если б на тебя обрушилась хотя бы малая толика тех преследований, которым подвергался я…. Хотя, что я тут перед тобой…. Все равно, ни черта не поймешь. Ты из другой сферы.
— Преследования…. — протяжно сказала Татьяна. — Разве вы диссидент?
— Бог миловал. И без того хватало?
— Кто же вас преследовал? Завистливые коллеги?
Леонид резко повернулся и слегка нараспев произнес:
— «Черный человек! Черный человек на постель ко мне садится…. Черный человек спать не дает мне всю ночь…».
Он произнес эти есенинские строчки как-то отрешенно, со скрытой горечью. При этом смотрел даже не в глаза Татьяне, а куда-то мимо нее, дальше. И морщился. То ли от боли под мышками от натирающих костылей, то ли еще от чего.
— Есть одна такая… партийная сволочь, иначе не скажешь! — задумчиво продолжил Чуприн. — Критик такой…. Марк Кречетов называется! Одна фамилия чего стоит!
Татьяна вздрогнула. Изменилась в лице. Но Леонид Чуприн этого не заметил.
— Хотя, это не фамилия, псевдоним. Кре-че-тов! — по складам произнес он, будто смаковал каждую букву. — Поберегись! Заклюет к чертовой матери!
Леонид, глубоко вздохнув, медленно повернулся в кресле к своему рабочему столу, продолжил, обращаясь к Татьяне через плечо:
— Начиная с первого моего рассказа…. Между прочим, абсолютно безобидный детский рассказ…. Раздолбал в дым! В центральной газете «Правда»! И пошло, покатилось…. От меня, как от чумного, несколько лет во всех редакциях просто шарахались. Какое-то время вообще не печатали. Потом по-тихому опять начали…. Но он тут как тут! Всегда на страже! Где б ни появился мой рассказ, в любом журнале, везде находил…. И ногами, ногами, ногами…
Татьяна слушала очень напряженно. Лицо ее поминутно менялось. Пару раз она явно хотела перебить Чуприна, что-то сказать, но так и не решилась. Осторожно пододвинула к себе стоявший поблизости стул, бесшумно присела на него.