Пингвин влюбленный
Шрифт:
Мистика усугубилась, когда он услышал за спиной резкий окрик:
— Журналист!
Суржик остановился как вкопанный в землю пограничный столб, повернулся и увидел перед собой на аллее точную копию артиста Евстигнеева. В роли начальника пионерского лагеря. Только у этого на шее не было пионерского галстука. Остальное совпадало до мелочей. Лысина, обтянутые парусиновыми штанами женские бока, длинный нос и настороженные бегающие глазки.
«Сейчас спросит: „Компоту хочешь?“» —
— Кто пустил? — спросил начальник пионерлагеря. То есть, детдома.
— Самовольно! — отрапортовал Суржик.
— Не положено!
— Если нельзя, но очень хочется, то можно!
— Демагогия! И нарушение, понимаешь, внутреннего распорядка!
— Союз писателей приветствует вас! — доложил Валера. И на всякий случай отдал некое подобие чести. Козырнул, так сказать.
— Писатель?
— Так точно! Детский. Валерий Суржик.
— По какой надобности?
— Командировка. Опыт воспитания молодежи. Описать и передать другим. Как эстафетную палочку. «Тимур и его команда», «Школа мужества» и все такое, — с комсомольской убежденностью в голосе заявил Валера. Когда надо, он и это умел. Актерство в юности не проходит даром.
— Время собирать камни! — для пущей убедительности добавил Валера.
Взгляд начальника оставался тем же суровым.
— «Мальчиш-Кибальчиш»? Одобряю.
Суржик достал из дипломата экземпляр своей книги, протянул «Евстигнееву». Тот взял «Отважного муравья», небрежно пролистал несколько страниц.
— Вы случаем не… педерас? — подозрительно спросил он. — Среди писателей очень процветает это явление. Особенно, которые вокруг детей увиваются.
«Сходу в лоб закатать или погодить?» — с тоской подумал Суржик. Но, преодолев искушение, вежливо поинтересовался у дубля артиста Евстигнеева:
— Сколько воспитанников у вас в подчинении?
— Шестьдесят семь.
— Поровну? Мальчики-девочки…
— Тридцать семь девиц. Парней тридцать.
— Обучение, проживание — раздельное? — продолжал с напором Суржик. Он давно усвоил истину. Главное, ошеломить вопросами. Не упускать инициативу.
— Не хватало, чтоб они спали в одной палате! — рассудительно отвечал «Евстигнеев», листая книгу Суржика, — Им только дай волю. Такой разврат пойдет по детскому дому, разнесут по бревнышкам. Контингент сложный.
— Понимаю вашу озабоченность!
— Почему «Отважный муравей»? — спросил он, захлопывая книгу. — «Отважный пионер» было бы лучше! Патриотичнее!
Фамилия «Евстигнеева» оказалось, совсем наоборот, Варфоломеев. Андрей Иванович Варфоломеев. Но от этого не было легче.
Идиотизм происходящего усугублялся с каждой минутой.
Кабинет директора детдома
Словом, каждый, входящий в кабинет, должен был ощущать трепет.
Суржик и Варфоломеев-Евстигнеев сидели в креслах. Каждый на своем месте. Как и положено. Варфоломеев-Евстигнеев за массивным столом, писатель Суржик перед оным. С блокнотом в руках.
— Ваше педагогическое кредо? — спросил Суржик.
Начальник Варфоломеев-Евстигнеев крякнул. Очевидно, недолюбливал слово «кредо», но ответил. Четко, как и подобает отставному военному:
— Дисциплина, дисциплина и еще раз — дисциплина!
— Слышал, в вашем «Журавлике» культивируют гармоничное развитие личности. Приобщение к музыке, поэзии, живописи…
— Это все игры Лоры Гонзалес, прежней директрисы. Царство ей небесное! Танцы, шманцы, обжиманцы.… Между нами, распустила она воспитанников до невозможности. Главное в воспитании — что?
— Дисциплина! — не моргнув глазом, ответил Суржик.
— Труд! — подняв вверх указательный палец, заявил директор. — Все беды, преступления, извращенчества от лени. От безделья! Если воспитанник ленится…
— В карцер?
— Без колебаний!
Суржик сделал вид, будто что-то отметил в своем блокноте.
— Меня интересуют выпускники? Как складываются судьбы? Кто кем стал?
— По разному.
— Есть, кем гордиться?
— В должности директора я всего четыре года. Не скрою, отдельными выпускниками можно гордиться. Нашу «Аллею Славы» наблюдали?
— Почему среди них нет звезды эстрады Надежды Соломатиной?
— Да, какая она «звезда»? — поморщился Варфоломеев-Евстигнеев.
Директор зачем-то оглянулся по сторонам и навалился грудью на стол.
— Не для печати. Строго между нами.
Суржик понимающе кивнул. Тоже чуть наклонился к «Евстигнееву». То бишь, Варфоломееву.
— Позорная страница нашего учреждения. Насквозь аморальная девица! Порочная и распущенная! С двенадцати лет вступала, понимаешь, в незаконные половые взаимоотношения. Есть свидетели. Её даже в специнтернат собирались оформлять. Неудивительно, что она на эстраде оказалась. Самое ей там место.