Пираты Мексиканского залива

Паласио Висенте Рива

– Так его звали?

– Звали и продолжают звать. Дон Энрике Руис де Мендилуэта не умер, нет. Правда, никто не знает, куда он исчез, но я уверена, что он жив.

– Вы очень страдали?

– Очень. Но я одумалась. Любить недосягаемого для нас человека – сущее безумие, верьте, Хулия, я это узнала по опыту; а вы не могли бы стать даже возлюбленной человека, которого вам не суждено больше увидеть.

Закрыв лицо руками, Хулия расплакалась. Паулита подошла к ней и стала гладить ее по голове.

– Мне очень жаль, что я причиняю вам боль, – сказала она, – но вы мне говорили,

что у вас нет настоящей подруги и некому дать вам разумный совет. Вы уже не можете по-прежнему спокойно жить у себя дома, ревность отравила сердце вашей матери, она всегда будет относиться к вам с недоверием. А кроме того, едва ли дон Педро Хуан откажется от своих посягательств.

– После всего происшедшего надеюсь, что откажется.

– Вы ошибаетесь; буря утихнет, понемногу он придет в себя и снова воспылает к вам страстью. Живя с вами под одним кровом, он опять начнет домогаться вашей любви, пока не разразится новая буря, похуже той, что пронеслась.

– Вот потому-то мне и не хочется возвращаться домой.

– Но куда же вам деться? Может, у вас призвание к монашеской жизни?

– О нет, нет!

– В таком случае, где бы вы ни поселились, вам угрожают преследования этого человека, и тогда если до вашей матери дойдут какие-нибудь слухи, она решит, что вы покинули ее дом, желая приобрести свободу.

– Боже мой! Что же делать?

– Хулия, только ли любовь к пирату мешает вам выйти за того, кого вам прочит в мужья мать?

– Только любовь к нему; если я потеряю надежду, мне все станет безразличным на этом свете.

– Ну, с любовью к пирату надо распрощаться.

– Не говорите этого…

– Такова жизнь. Решайтесь, выбросьте из головы все безумные мысли; никто не мешает вам по-прежнему любить пирата; но не мечтайте о невозможном. Возьмите пример с меня…

– Вы не любили по-настоящему.

– Как, я не любила его по-настоящему? Хулия, да я и сейчас еще всем сердцем люблю его; люблю до сих пор, хотя могу лишь вспоминать о прошлом. Я без памяти люблю его, и это святая святых моего сердца, я храню мое чувство, несмотря на все непреодолимые преграды, которые разлучили нас. Мне пришлось и, может, еще придется выдержать немалую борьбу с моим чувством, ведь я видела его, говорила с ним, он сидел рядом со мной, сжимая мою руку, и, наконец, ведь он знал, что я люблю его. Я чувствую, мне еще суждено с ним встретиться в жизни, но верьте мне, Хулия, я сумею совладать с собой. А теперь скажите, можно ли сравнить вашу мечтательную любовь с моими страданиями, с моей мучительной повседневной борьбой, – ведь стоило мне сказать одно только слово, и я стала бы если не женой, то любовницей человека, которого я боготворю? Хулия, продолжайте любить вашего пирата, но ради этого детского чувства не приносите в жертву вашу будущность и покой вашей матери.

В эту минуту с улицы донесся шум экипажа и раздался стул к в дверь.

– Это ваша мать, – сказала Паулита и поспешила к двери.

Хулия смертельно побледнела; дверь отворилась, и в дом вошел Москит, а следом за ним сеньора Магдалена.

Мать и дочь бросились друг другу в объятия и разрыдались, не в силах вымолвить ни слова.

Москит отозвал

Паулиту и шепнул ей:

– Как ты думаешь, кого я встретил по дороге, идя к этой сеньоре?

– Кого же? – спросила Паулита.

– Дона Энрике собственной персоной.

– Господи! – воскликнула Паулита и вся затрепетала.

– Не пугайся, лучше придумай, куда его спрятать: он приехал, рискуя жизнью.

– Но что он тебе сказал? – спросила молодая женщина, едва держась на ногах от волнения.

– Что я ему для чего-то нужен. Завтра в полночь он ждет меня против собора.

– И больше ничего?

– Ничего.

– А про меня не спросил?

– Нет.

Паулита подавила вздох, чувствуя, как печаль переполняет ее сердце.

«Если бы Хулия любила так сильно, как люблю я!» – подумала про себя молодая женщина.

Наконец дочь и мать заговорили.

– Успокойся, дочурка, не плачь, – сказала мать, утирая слезы, – едем домой, и прости мне все. Ты не знаешь, что такое ревность, и не дай тебе бог когда-нибудь узнать это чувство. Едем домой. – И мать взяла Хулию за руку.

Хулия покорно поднялась.

– Прощайте, Паулита, – сказала она, обнимая молодую женщину.

– Прощайте, – ответила та и разрыдалась, не в силах долее сдерживать свое волнение.

– Паулита, приходите завтра же к нам, – сказала Хулия, – я жду вас.

– Да, да, непременно приду, – ответила Паулита, – нам нужно еще закончить наш разговор.

Хулия и сеньора Магдалена сели в экипаж и в окружении пеших слуг с фонарями отправились домой.

Переступив порог жилища, покинутого после такого тягостного объяснения с матерью, Хулия разом вспомнила все рассудительные советы Паулиты; казалось, из глубины сердца звучит чей-то голос и повторяет все сызнова. Да, Паулита несомненно права.

Сеньора Магдалена хмурилась и бросала по сторонам встревоженные взгляды. Угадав, что творится в сердце матери, Хулия мгновенно приняла решение принести себя в жертву ради ее счастья.

– Матушка, – не колеблясь долее, начала она, – вы говорили, что кто-то просил моей руки?

– Да, дон Хусто, брат графини Торре-Леаль, – ответила удивленная сеньора Магдалена.

– Так скажите ему, что я согласна. Только пусть не вздумает медлить и откладывать.

– Благодарю тебя, дочурка, благодарю. Да благословит тебя бог! – воскликнула, заливаясь слезами, сеньора Магдалена и бросилась в объятия дочери.

– Ради вас, матушка, – прошептала Хулия.

И обе умолкли.

VII. ШЕСТОЕ АВГУСТА

Шестого августа 1669 года в одиннадцать часов ночи в дом к донье Ане постучался закутанный в плащ человек. То был дон Диего, который пришел увидеться с ней впервые после описанной нами в свое время сцены.

Донья Ана грустила; дон Диего вырвался из ее объятий и, признавшись ей в любви, больше не приходил. Тщетно молодая женщина поджидала его каждый вечер; шли дни, дон Диего не появлялся. Смертельная тревога охватила донью Ану.

«Он пренебрег моей любовью, – думала она, – что мне делать дальше в этом уединении?.. Нет, нет, он еще придет, придет, я буду ждать».