Пираты с озера Меларен
Шрифт:
— Да, — ответил Силас, понимая, что тот говорит о Марии. — Она чуть не отрезала мне голову, — добавил он и рассказал, как, проснувшись, нашел нож рыбака на сене рядом с собой.
— Почему же тогда не отрезала? — спросил Годик и показал Силасу, как нужно макать хлеб в теплое молоко.
— Потому что она тут же вздумала украсть у меня флейту, а я без нее оставаться не захотел.
— А без головы остаться хотел? — засмеялся Хромой Годик.
— Так ведь я нож-то увидел только утром, когда рассвело.
— А что это за флейта, настоящая?
Силас немного помедлил с ответом. Он пошел назад,
— Флейта как флейта, она у меня давно.
— Ты хочешь стать спеллеманом [92] ?
— Да нет, просто так играю. Тебе оставить? — он указал кивком на молоко.
Годик ожесточенно покачал головой.
92
Спеллеман— деревенский музыкант (дат.).
— Я могу после напиться, — он показал на коров, — а хлеба я могу поесть дома. Бартолин платит за то, что квартирует у нас.
Силас успокоенно и с аппетитом стал снова с бульканьем втягивать в рот молоко, а черный хлеб, к большому его удивлению, оказался гораздо вкуснее, чем он ожидал.
— Где ты будешь ночевать сегодня ночью? — спросил Годик без обиняков.
Силас пожал плечами:
— Нигде. Как стемнеет, пойду в деревню за своей лошадью.
— Фу! — Годик презрительно фыркнул. — Можешь не трудиться зря. До завтрашнего утра она будет заперта, а утром ее продадут. В первый день купец и Эммануель только и знали, что ели и пили, а завтра утром купец откроет свои ящики и будет торговать, так в каждый его приезд. Когда же он уедет, кто-нибудь обязательно хватится, что его надули.
— А что у него в ящиках? — полюбопытствовал Силас, вспомнив, что они окованы толстым железом. — Видно, дорогие вещи.
— Всякая всячина.
— Золото?
— Ты что, рехнулся? Материя и прочее барахло: шали, бисерные бусы, кастрюли…
Силас почувствовал себя несколько разочарованным. А он-то думал, что в этих больших необыкновенных ящиках хранится что-то драгоценное.
— Ас какой стати он станет покупать лошадь, раз он торгует товаром?
— А он еще и лошадей скупает, овец, поросят и кур тоже. А после все с выгодой перепродает. Оттого-то Бартолин и позеленел от злости, узнав, что торговец приедет.
— Да, но ведь лошадь-то моя, — возразил Силас.
— Тебя в счет не берут. Со мной вот так же было, когда я пришел к кузнецу и спросил, не возьмет ли он меня в ученики. Тогда как раз умер мой отец и я решил, что надо помогать матери, выучиться ремеслу, ведь земли у нас почти что нет. А кузнец уставился на меня, словно я спятил. «Тебя в ученики? — закричал. — Это с такой-то ногой? Паси лучше коров, как твой отец». У кузнеца столько же коров, как у всей деревни, и земли почти столько же. А когда я пошел к резчику по дереву, он хотел взять меня в подмастерье, тогда все в деревне озлились, мол, кто же будет коров пасти? Кому еще охота сидеть тут одному целый день напролет!
В голосе его звенела обида, это Силас еще раньше заметил.
— Я им все равно что раб. Откажись я, мать и братишки с сестрами помрут с голоду. Вот и тебе не отдадут твою лошадь, —
Силас посмотрел на него с недоумением, но тут Хромой Годик положил ему предостерегающе руку на плечо.
— Сюда, быстро, кто-то идет за коровами. Ведь я припозднился.
Он, согнувшись, выскользнул из-под навеса и юркнул в какие-то колючие кусты, Силас за ним. Берег реки постепенно повышался, и чем выше они поднимались, тем гуще был кустарник, ветки противно цеплялись за одежду, царапали кожу. Силас не мог понять, зачем им нужно так далеко взбираться, но Хромой Годик все бежал и бежал, уверенно петляя между кустами, где не было ни дорожки, ни тропинки.
Постепенно в подлеске стали появляться редкие деревья с раскидистыми кронами, хотя лесом их нельзя было назвать. Лишь когда они поднялись на самый верх, пастух остановился и указал на одно из больших деревьев. Оно стояло на самом краю, так что с одной стороны его корни висели в воздухе над крутым склоном.
— Лезь сюда, — Годик показал на пространство под нависшей сетью корней, — я приду ночью, — и исчез.
Силас постоял, собираясь с мыслями, потом нагнулся и поглядел вниз. Склон был крутой, далеко внизу текла река. Лишь наверху за крутой откос цеплялись чахлые кустики.
«Вот те на, — подумал мальчик, — здесь к реке не спуститься, зачем он меня сюда привел?»
С пастбища доносилось медленное мычание коров, резкий свист пастуха, время от времени можно было уловить чьи-то голоса.
Силас снова бросил взгляд на крутой обрыв. Да, можно посидеть под корнями, пока они не уведут коров. Он осторожно соскользнул вниз и задержался у колючих кустов. Не очень-то уютное место и здесь ему придется просидеть долго! Он огляделся вокруг, чтобы устроиться понадежнее, и тут только заметил под корнями дерева лаз в пещеру и понял, что пастух имел в виду.
Не мешкая, Силас нырнул под навес из корней. Еле протиснувшись через узкий лаз, он оказался в низком, но довольно широком пространстве, где можно было свободно сидеть. Над головой у него была густая сеть корней разной толщины, а под ним — мох, сухая трава и стружка. Здесь было тепло и сухо. Силас лег на живот и глядел наружу через входное отверстие. Отсюда открывался прекрасный вид на реку и противоположный берег. Странно было думать, что он проходил там внизу в полдень. Может, Хромой Годик еще сидит там и следит за ним?
Внезапно Силас замер. Ему показалось, что что-то шевельнулось в темноте позади него. Он быстро поджал ноги, и как раз вовремя, иначе целый штабель деревянной посуды обрушился бы на него. Миски, блюда, ложки и прочая утварь с грохотом повалились на пол. Здесь были готовые изделия и заготовки — тяжелые деревянные чурки.
С минуту Силас сидел не двигаясь, в недоумении уставясь на все это хозяйство. Откуда все это взялось? Этой посуды хватило бы чуть ли не на целую деревню.
Потом он начал собирать всю эту утварь и ставить одну посудину на другую, как они, наверное, и стояли. Он догадался теперь, откуда здесь стружка на полу. Посуду вырезал пастух. Ведь он сам рассказывал, что хотел пойти в ученье к резчику по дереву. Силас поставил все эти плошки в штабель у задней стены, ведь здесь они и стояли, пока он не толкнул их ногами. Затем он улегся и стал ждать Хромого Годика.