Пираты с озера Меларен

Хопп Синкен

Силас протянул руки, на которых следы рубца уже посинели.

— А теперь все думают, — сказал Годик, немного помолчав, — что вокруг полно разбойников и что они ждут удобного случая ограбить деревню.

— Пускай себе думают, — засмеялся Силас. — А что сказал Бартолин?

— Он не знает, что ему делать: оставаться тут или ехать домой и защищать свою конюшню.

— Уж он-то поедет домой, — сказал Силас.

— И откажется от вороного жеребца? Да ни за что на свете. Он слишком жадный до денег.

Видно,

Хромой Годик был не очень-то высокого мнения о постояльце своей матери. Силас спросил, где у них в деревне торгуют лошадьми.

— На улице, у нас всем торгуют на улице, ведь площади у нас нет.

— Я должен пойти туда, — решительно сказал мальчик.

Хромой Годик испытующе посмотрел на него:

— Что ты задумал?

— Еще сам не знаю.

— Если заберешься на дерево, то оттуда все увидишь, но самому тебе не забраться, внизу нет веток.

— Что там за дерево?

— Большой каштан возле нашего дома, наискосок от дома Эммануеля. Это наше дерево.

Силас долго думал, потом кивнул.

— Только ты должен будешь забраться на него до рассвета, — продолжал Годик, — когда начнут выгонять коров, будет уже поздно.

Силас обещал прийти вовремя, а Хромой Годик пополз на четвереньках к задней стенке, где стояли деревянные плошки, сунул руку в дырочку в стене и достал пригоршню обрезков кожи, таких же, какими он обвязывал ногу, только не разрезанных на ремешки. Он разложил обрезки на полу и выбрал блестящий кусочек гладкого черного меха.

— Это мех нутрии, — сказал он. И Силас по его тону понял, что мех нутрии — это что-то особенное.

— Этот мех мне летом иногда дает Арон, — добавил Годик.

Он пошарил рукой в темном углу по сухой траве и достал хлебный нож рыбака. Потом, не говоря ни слова, обернул нож мехом, разрезал его на две полоски, проделал по краям дырочки и пришил полоски одну к другой.

— Возьми, — сказал он и протянул нож в кожаном чехле Силасу, — махать у людей под носом этой штукой слишком опасно.

— Спасибо, — только и мог промолвить Силас, отдарить ему было нечем. В верхней части длинного мехового мешочка было отверстие, в которое он продел ремень.

— А что ты с этим будешь делать? — спросил он Годика, указывая на деревянные миски, которые он недавно ухитрился уронить на пол.

— Продам.

— Торговцу?

— Он не покупает деревянную утварь, — сказал Годик, уверенный, что один и тот же человек не может торговать и деревянными плошками и медными кастрюлями.

— А кому же тогда?

Годик немного помедлил с ответом:

— Резчик продает их и часть денег оставляет себе, — сказал пастух. — Он такой старый, что сам уже много не наработает. Ведь это он выучил меня резать, и заготовки он для меня пилит.

А деревенским это ни к чему знать, а то скажут, будто я плохо гляжу за их коровами.

— Стало быть, ты все же выучился у него мастерству, —

порадовался за него Силас. И тут же подумал, что все же Годик сам, а не взрослые, решает, чем ему заняться. Годик не бросил все, как он, не убежал, стал делать то, что ему предложили, а в тайне занялся делом, какое ему по душе. Кто же из них поступил правильнее?

Но ведь у Хромого Годика мать, которой не на что жить, оправдывался он перед собой, и маленькие братишки и сестренки.

А Силас сам по себе, его мать… да, но ведь у нее есть Филлип, к тому же она умеет ходить по канату. Бедной ее не назовешь. Во всяком случае она не такая бедная, как мать Хромого Годика.

И все же эти мысли оставили неприятный осадок у него на душе.

— Стало быть, завтра утром у каштана, незадолго до рассвета, — напомнил Годик, собираясь уходить.

— Ладно, — ответил Силас.

И Хромой Годик выполз из пещерки и исчез.

Чуть погодя пламя свечи вдруг ярко вспыхнуло и затрепетало. Силас сидел и смотрел, как свечное сало стекает по корню, капает на стену и застывает, потом стена как бы опрокинулась на него, и он окунулся в густую, непроглядную тьму.

Но в эту ночь Силас решил не спать. Еще задолго до рассвета он отправился в деревню. Он долго простоял, прислонившись к мощному стволу каштана, как и было условлено, прежде чем появился заспанный Хромой Годик. Не говоря ни слова, Годик помог ему влезть на дерево и снова исчез в доме, заперев за собой дверь.

Дерево было в самом деле огромное и тенистое, каким он и представлял себе его. С одной стороны его ветви опускались густым навесом над дорогой, а с другой — нависали над крышей дома, где жил Хромой Годик. «Значит, Бартолин тоже сейчас в этом доме», — подумал Силас и перебрался с одной ветки на другую, чтобы устроиться поудобнее и хорошенько видеть все, что будет происходить внизу. На нижних ветвях сидеть было нельзя, его могли увидеть раньше времени.

На востоке заалело небо, поднималось солнце, озябший Силас то и дело передергивал плечами — здесь наверху воздух был прохладнее, к тому же у рубашки был оторван один рукав, неудивительно, что он замерз.

«Хорошо хоть колено теперь болит меньше, — подумал Силас, — сильно болит только поначалу, когда после отдыха опять заставляешь его работать».

Вот на улице снова появился Хромой Годик, теперь он тянул за собой на веревке единственную корову своей матери и уже не выглядел сонным. Силас тихонечко дунул в флейту, приветствуя его, но пастух и виду не подал, что знает, кто сидит на верхушке дерева. Корова вытянула шею и замычала, ее мычанье, громко прозвучавшее в утреннем воздухе, послужило сигналом, которого ждала вся деревня. Женщины и дети стали выводить коров из всех домов. Одни вели несколько коров, другие одну-две, некоторые вели первую корову за рог, другие тянули ее на веревке.