Писатели и советские вожди
Шрифт:
1 июня 1937 г. Кольцов отправил назначенному после смерти Горького генсеком Союза писателей В. Ставскому инструктивное письмо, в котором конгресс конспиративно именовался « спектаклем»:
Спектакль состоится, очевидно, в начале июля. Масса трудностей — и с отдельными участниками, и с гостеприимными хозяевами, и с организаторами. Мальро разъезжает из страны в страну, но по другим делам. Илья Григорьевич <Эренбург>, в начале отдыхавший на курорте, прибыв в Париж, просил меня освободить его от работы по подготовке спектакля, — как в Париже, ибо у него портятся отношения с франц. писателями, так и в Валенсии, т. к. у него испортились отношения с испанскими, особенно с Марией Тересой и Альб<ерти> (Марии Тересе, оспаривая ее слишком восторженные оценки Москвы, он сказал: «Ну, теперь в Москве так настроены, что если из Испании приедет даже корова, то ее примут за быка и будут чествовать». Конечно, женщина смертельно обиделась. Об этом случае рассказал мне он сам, объясняя, что эти слова у него вырвались случайно…). Подлинная причина самоустранения И. Г. — 1) его неверие во всё предприятие, 2) боязнь ответственности, особенно после истории с Жидом, 3) недовольство тем, что наши разногласия и конфликты, например, с тем же Жидом, портят его связи и «положение» в Париже, т. е. возможность дружить с французами и издаваться у них. При этом положении вся тяжесть подготовки легла на Арагона и Блока. Люди они, несомненно, хорошие и честные, но им очень трудно в такой обстановке. Я специально задержался в Париже, чтобы с ними поработать. И отсюда говорю с ними по телефону. У Фейхтвангера я был. Он и Генрих Манн обещают быть, если спектакль будет в июле. <…> Нужно приготовить речи, примерно распределив их так: соц. реализм — Фадеев, пролет, гуманизм и демократия — Ставский, Вишневский, проблемы лит. творчества — Толстой, Шолохов, нация и культура — Микитенко, писатели, дети, молодежь —
928
Лексика 1937 г. (на Парижском конгрессе так не говорили).
929
Большая цензура. С. 469, 470.
10 июня посредственный литератор В. Ставский, по возможно неумолимой иронии судьбы оказавшийся в кресле Горького, переслал это письмо лично т. Сталину, сопроводив его такими словами:
Сообщаю, что из Парижа в Союз Советских Писателей поступила телеграмма от литераторов Мальро, Шамсона, Блока и Арагона. Товарищи сообщают, что окончательно установлен срок международного антифашистского конгресса писателей в Испании 2-го июля 1937. Товарищи считают, что не позднее 30 июня советская делегация должна быть в Париже с тем, чтобы дальше ехать вместе, коллективом.
Сегодня мною получено письмо от тов. Михаила Кольцова из Байонна-Тулузы, датированное 1 июня сего года. Из этого письма, прилагаемого при этом, вытекает, что: 1) срок созыва конгресса — начало июля — подтверждается, 2) на Илью Эренбурга надежда плохая, 3) конгресс готов более или менее, в частности — Фейхтвангер и Генрих Манн будут — о других участниках тов. Кольцов не сообщает, 4) срок выезда советской делегации тов. М. Кольцов считает около 22 июня, 5) выступления советских делегатов должны быть заранее написанными, тщательно и глубоко продуманными. Соображения т. Кольцова надо принять за основу. В связи с этим считаю крайне целесообразным: выезд части советской делегации (Вишневский, Толстой, Ставский) не позднее 20 июня с.г. с тем, чтобы в Париже провести ряд встреч и бесед с литераторами-антифашистами — участниками конгресса, а также проверить всю подготовку к конгрессу. Остальная часть советской делегации должна выехать не позднее 25 июня с тем, чтобы побывать на Парижской Выставке <…> Прошу указаний! [930]
930
Большая цензура. С. 471.
Шолохов от поездки на конгресс снова отказался. (Задним числом, 16 сентября 1937 г., Ставский писал Сталину об этом в связи со своей поездкой в Вешенскую для расследования тревожных сообщений о Шолохове: «Шолохов не поехал в Испанию на Международный конгресс писателей. Он объясняет это „сложностью своего политического положения в Вешенском районе“» [931] ). Вместо Шолохова в делегацию ввели прозаика Виктора Финка, который с 1909 по 1916 г. жил, учился (окончил юридический факультет Сорбонны) и воевал во Франции, а в 1935 г. выпустил автобиографический роман «Иностранный легион» о Первой мировой войне; одобренный критикой и сделавший ему имя [932] . А. Н. Толстому было позволено прибыть вместе с молодой женой…
931
Власть и художественная интеллигенция. С. 380–381.
932
В ограниченных и предвзятых, что называется, советских, воспоминаниях В. Финка «На конгрессе в Испании» несколько страниц посвящено А. Мальро (существенно больше, чем кому-либо иному, даже подобострастно представленному А. Толстому — «единственному из всемирно известных писателей», приехавших на конгресс). Мальро выведен под именем Полковника — откровенного позера, озабоченного исключительно личной славой, которого А. Толстой, разумеется, мгновенно «раскусил» ( Финк В.Литературные воспоминания. М., 1963. С. 149–155).
23 июня 1937 г. Кольцов записал в «Испанском дневнике» об отношении к конгрессу в Париже, где размещался аппарат Ассоциации писателей-антифашистов:
«Конгресс писателей все-таки состоится, хотя и с небольшим опозданием. Добиться этого было очень трудно. Правительства многих „невмешивающихся“ стран препятствуют проезду делегатов, отказывают в паспортах, волокитят, запугивают, отговаривают, увещевают. Но и в среде самих писателей нашлись такие, которые, именуя себя и левыми и антифашистами, всячески высказываются против конгресса и участия в нем. Они доказывают, что в Испании, в военной обстановке, трудно будет всерьез обсуждать писательские дела и литературные проблемы. (Разве трудно? Вовсе не трудно! во всяком случае это возможно.) Что конгресс выльется в одну сплошную демонстрацию сочувствия Испании. (А почему бы и нет?) Что затея слишком претенциозна и шумлива. (Не более, чем всякий другой конгресс или конференция). Что никто никогда не давал права таскать писателей под огонь и подвергать их жизнь опасности, а их семьи волнениям. (Вот это, пожалуй, довод; но никто их не тащит, кто едет — едет добровольно, да и вообще все будет сделано, чтобы избавить делегатов от самой отдаленной опасности и риска. Приезжали же сюда всякого рода парламентские и дамские делегации, вплоть до английских герцогинь, и ничего с ними не случилось!) Что этот конгресс раздразнит фашистов и дело кончится тем, что Франко соберет у себя конгресс с другими писателями, может быть, даже почище этого. (Тут уж можно только развести руками…) Арагон пишет из Парижа, что троцкиствующие писатели ходят по домам своих коллег и отговаривают их от поездки на конгресс в Испанию» [933] . Приведем еще одну запись Кольцова о последних днях подготовки к конгрессу в Испании: «29 июня 1937. Страшная суетня и бестолковщина в подготовке конгресса. Занимаются этим одновременно два правительства — центральное и каталонское, и в них по три министерства — иностранных дел, внутренних дел, просвещения — и, кроме того, военное министерство, и генеральный комиссариат, и Альянса писателей, и еще все, кому не лень. Со всеми ними Ассоциации писателей приходится спорить и торговаться. Бюрократизм в Испании ленив и наивно высокопарен. Главная забота министерских чиновников — скрыть от делегатов тот неприличный факт, что в Испании сейчас Происходит война. Для этого они придумывают тысячи мероприятий и ухищрений. Места для заседаний они предлагают в отдаленных и тихих районах, в загородных дворцах, укрытых парками. В программу экскурсий вставляют разную туристическую чепуху — рыбную ловлю, осмотр старинных развалин и стоянок доисторического человека. Я доказываю, что если делегаты искали бы тишины и развлечений, они, пожалуй, нашли бы сейчас более подходящую страну для конгресса. Чиновников это не убеждает. Мысль о поездке писателей в Мадрид приводит их в ужас. „Ну что они там увидят? Разрушенный, запущенный город. Какой смысл конгрессу уезжать из Валенсии? Здесь правительство, все министерства, здесь теперь столица, здесь все, что может их интересовать…“».
933
«Испанский дневник» М. Кольцова здесь и далее цитируется по изданию 1958 г., сверенному с изданием 1988 г.
Писатели начали съезжаться на конгресс 2 июля. Илья Эренбург вспоминал: «Я ехал в Барселону, чтобы встретить делегацию советских писателей, и думал о предстоящих боях за Брунете. Кольцов мне сказал: „Вы должны теперь думать только о конгрессе, вы — в секретариате; в общем, всё это затеяли вы. А с меня хватит советской делегации…“ Я ответил: „Хорошо“, — и все-таки мало думал о конгрессе…» [934] .
934
Эренбург(2, 174).
2 июля 1937 г. Эренбург по телефону передал в «Известия»:
Заседание конгресса откроется 4 июля речью президента Испанской республики Мануэля Асаньи [935] ,
935
На открытии конгресса выступил премьер-министр Негрин; Асанья выступил в середине конгресса.
936
Непонятно, кто тут ошибся — Эренбург или «Известия» — так как Селин не мог быть делегатом конгресса. «Литературная газета» 10 июля 1937 г. писала, что в Европе создается своего рода единый фронт, из «фашистов» — Андре Жида, Селина и Доржелеса; Эренбург так описывал осень 1938-го в Париже: «Были и такие „левые“, которые, протестуя против роспуска ПОУМ в Испании, требовали запрещения коммунистической партии во Франции. Писатель Селин предлагал объединиться с Гитлером в священной войне „против евреев и калмыков“ („калмыками“ он, видимо, называл русских)». — Эренбург (2, 225).
937
В этом перечне пропущен испанист Ф. В. Кельин.
3 июля в «Испанском дневнике» Михаила Кольцова записано: «Утром выехал навстречу делегатам конгресса… Они устали, но возбуждены. Жадно оглядываются кругом, расспрашивают испанских „старожилов“ — Людвига Ренна, Ральфа Бейтса, Эренбурга, Нурдаля Грига, — ловят детали, ревниво прислушиваются к разговорам, как бы не пропустить чего самого главного. Одни патетически взвинчены — Мюллештейн, Гонсалес Туньон, Вишневский; они требуют тут же дать им в руку винтовку или что-нибудь, чтобы они немедленно побежали сражаться. Другие воспринимают все окружающее в трагическом аспекте — Анна Зегерс, Андре Шамсон, португалец Кортес, англичанин Спендер. Третья группа, наиболее уравновешенная, медлительно, как водолазы, из своих писательских скафандров разглядывают испанский водоворот и запасаются впечатлениями впрок. Это Толстой, Эрих Вайнерт, Жюльен Бенда, Фадеев, Мархвица, Муссинак. Четвертые воспринимают конгресс и обстановку вокруг него только в плане общественного служения, они озабочены своим выступлением, ходом и порядком заседаний, стенограммой, газетными отчетами.
Кто-то из делегатов привез книжку Андре Жида — уже вторую его книжку об СССР [938] . Я перелистал — это уже открытая троцкистская брань и клевета. Он и не скрывает этого — открыто называет имена видных троцкистов и антисоветских деятелей, которые „любезно“ предоставили материалы [939] . А материалы эти — смесь догматически надерганных газетных вырезок и старых контрреволюционных анекдотов».
3 июля Эренбург сообщил в «Известия»:
938
Жид А.Поправки к моему «Возвращению из СССР» (июнь 1937 г.).
939
Кого именно имел в виду Кольцов, непонятно — А. Жид цитирует коммунистов Ленина, Гренье, левых Л. Фишера, Вильдрака, Понса. Из троцкистов — лишь писателя М. Мартине. Книжку эту отличают от «Возвращения…» лишь откровенно резкие высказывания о Сталине.
«Вследствие паспортных затруднений на конгресс не смогли приехать Элленс, Фейхтвангер и другие писатели».
Второй международный конгресс писателей против фашизма открылся в Валенсии 4 июля 1937-го. Советская делегация прибыла из Франции в пограничный город Порт-Бу и, т. к. поезда не ходили, далее добиралась на машинах и автобусах. М. Кольцов (глава делегации) и И. Эренбург присоединились ко всем 3-го июля утром уже в Испании. Конгресс открылся в здании муниципалитета, где заседали кортесы. В президиум конгресса были выбраны А. Мальро, Ж. Бенда, А. Толстой, М. Кольцов, Л. Ренн, М. Андерсен-Нексё, М. Коули, А. Мачадо, X. Бергамин, У. Оден.
Краткую хронику конгресса дадим по «Испанскому дневнику» Михаила Кольцова, по известинским репортажам и мемуарам Ильи Эренбурга.
Михаил Кольцов, 4 июля:
Конгресс открылся сегодня утром, официально и торжественно, в зале муниципалитета, в котором теперь заседает парламент. Глава правительства Хуан Негрин открыл конгресс краткой приветственной речью. Ему отвечал от имени писателей Мартин Андерсен Нексе. Старик немного не учел торжественности обстановки. Всю дорогу, в автомобиле, в пыли, в тропической жаре, он трясся в черном сюртуке, в тугой крахмальной манишке, с черным галстуком. Здесь же на официальной церемонии, он предстал в расстегнутой рубашке без воротника, с седыми космами на широкой дряхлой груди. Негрин пригласил его в президиум и, передав председательствование, удалился <…> Сегодня же правительство чествовало конгресс обедом на пляже, в ресторане Лас Аренас. Здесь все было более непринужденно, впрочем, тоже с речами. Говорил министр просвещения, затем Людвиг Ренн, Толстой, Эренбург. Писатели сидели вперемежку с министрами и военными, знакомились, беседовали и болтали. Анне Зегерс очень понравился плотный, добродушный испанец в очках, остроумный и веселый, к тому же изумительно говорящий по-немецки. Он давал ей справки и быстрые, живые характеристики испанцев, сидевших за столом. «А вы здесь какую должность занимаете?» — ласково спросила Анна, щуря близорукие глаза. «Я здесь председатель совета министров, я у вас выступал сегодня на конгрессе», — ответил Негрин. К концу обеда, под аплодисменты, прибыла прямо из Барселоны запоздавшая часть конгресса. Английским писателям их правительство отказало в паспортах. Мальро взялся переправить эту группу и нескольких немцев эмигрантов без особых формальностей в Испанию. Сейчас он не без эффекта ввел своих клиентов в зал. Под шум и аплодисменты он шепнул, мальчишески мне подмигнув: «Контрабандисты вас приветствуют». <…> Ночью город основательно бомбили <…>
Илья Эренбург, 4 июля:
Большую речь произнес Альварес дель Вайо. Конгресс слушает его с особой любовью. На первом конгрессе в Париже он выступал как эмигрант. Палачи Астурии [940] лишили его родины. Теперь он говорит как верховный комиссар республиканской армии.
Илья Эренбург, 5 июля:
Испанские писатели предлагают возложить венок на могилу венгерского романиста — героя интернациональной бригады генерала Лукача [941] . Конгресс посылает приветственную телеграмму Густаву Реглеру, который находится в госпитале.
Михаил Кольцов, 6 июля:
Большим караваном конгресс перебрался сегодня из Валенсии в Мадрид. В пути одна машина, в которой ехали Мальро, Эренбург, Кельин, наскочила на грузовик со снарядами. Чуть не случилась катастрофа…
Михаил Кольцов, 7 июля:
С утра конгресс заседает в зале «Аудиториум». Мадридцы посрамили суматошную Валенсию, они все очень толково и дельно организовали. <…> В середине заседания в зал вошла делегация из окопов с известием о взятии Брунете и со знаменем, только что отнятым у фашистов. Началось неописуемое ликование.
Илья Эренбург вспоминал:
Фашисты по радио издевались над конгрессом. Ночью, однако, они проявили к нему некоторый интерес: начали палить из орудий по центру Мадрида. Почти все делегаты отнеслись к этому спокойно; нашлись и такие, приехавшие из спокойных стран, которые перепугались; о них потом рассказывали смешные истории, но в общем обстрел был сильным, а на войне порой бывает страшно, особенно с непривычки. Грохот был отчаянный, заснуть было невозможно. Я долго беседовал с Жюльеном Бенда [942] .
7 июля Эренбург передавал в «Известия»:
Вчера Людвиг Ренн в своей речи говорил: «Мы не хотели больше писать историю, мы хотели ее делать. Это привело сюда нашего старого друга Лукача, Альберта Мюллера и Ральфа Фокса, которые умерли на поле брани, и других, как Густав Реглер, которые тяжело ранены» <…> Сегодня съезд заседал в помещении кино. Заседание превратилось в большой митинг. С речами выступали Михаил Кольцов, командир бригады Дуран, композитор и один из наиболее доблестных вождей республиканской армии, а также французский писатель Андре Мальро.
940
Имеются в виду власти Испании, подавившие в 1934 г. восстание астурийских горняков.
941
Под этим именем воевал в Испании приехавший из Москвы венгерский писатель Мате Залка.
942
Эренбург(2, 175).