Писательская рота.
Шрифт:
таких стоянках мы занимались строевой подготовкой,
учились обращаться с оружием, ходили на стрельбище,
знакомились с боевым уставом пехоты, но главное —
рыли противотанковые рвы, пулеметные гнезда,
стрелковые ячейки и ходы сообщения, а иногда строили
блиндажи и землянки. После чего шли дальше.
Первая собственноручно вырытая мною ячейка
полного профиля памятна мне до сих пор. Мне кажется,
до меня и сейчас доносится
разрытой земли, в которую я с каждым взмахом лопаты
постепенно погружаюсь, сначала по колено, потом по
пояс и, наконец, по плечи. Усталый, вспотевший,
голодный, я опускаю винтовку в окоп и осторожно,
стараясь не засорить песком затвор, устраиваюсь на дне.
Наконец-то можно передохнуть и закурить. Внезапно
масштабы громадно несущейся жизни, масштабы идущей
на земле великой войны сужаются для меня до размеров
моего убежища, и его надежная укромность сразу
становится до боли родной, невольно настраивающей на
мысль о судьбе, о будущем, о доме...
Да это ли не мой дом? Ведь здесь, в окопе, я
впервые после Москвы сам по себе. Круглые сутки на
людях, а тут — один. Кажется, от всего мира для тебя
остались лишь эти слои потревоженной, взрезанной
глины да одинокая звезда, обозначившаяся над головой в
вечереющем небе. Так бы и не ушел теперь отсюда,
обороняя до последней пули этот клочок смоленской
земли, с которой столь неожиданно породнила тебя
простая лопата...
Но на рассвете мы уже опять шагали на запад...
На этот раз мы остановились где-то уже на
приднепровском рубеже, оставив позади станцию
Семлево, к тому времени буквально сметенную с лица
земли немецкой авиацией. И опять потекли
ополченческие будни — рытье окопов, строевые занятия, БУП, стрельбы.
Через несколько дней, когда мы уже освоились на
новом месте и даже привыкли к гулу далекой канонады,
доносящейся по ночам из-за Днепра, в расположение
роты неожиданно въехал пикап с московским номером. В
кабине рядом с водителем сидел не кто иной, как Бек. Он
не торопясь отворил дверцу, ступил на землю и по всей
уставной форме отрапортовал командиру:
— Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнил.
Машина с шофером прикомандирована к нашей части.
Во всей этой истории удивительным было даже не
то, что Беку удалось раздобыть пикап с водителем — в
конце концов, многие учреждения и предприятия
эвакуировались тогда на восток и передавали остающиеся
автомобили армии. Разумеется,
соответственные бумаги, но и их, наверное, можно было
получить в штабе тыла нашей дивизии. Непонятно
другое: каким образом Бек, являвший собой как боец уж
очень непрезентабельное зрелище (огромные ботинки,
обмотки, которые у него поминутно разматывались и
волочились по земле, серого цвета обмундирование, а в
довершение всего нелепо, капором, сидящая на голове
пилотка, не говоря уж об очках), — как мог он в таком
виде, без всяких документов добраться до Москвы,
которая, по существу, уже была в ту пору прифронтовым
городом?
Если учесть, что гитлеровцы на смоленском
направлении то и дело выбрасывали воздушные десанты
(мы сами дважды участвовали в прочесывании окрестных
лесов в поисках вражеских лазутчиков), если учесть, что
все дороги, ведущие к Москве, были надежно перекрыты
системой контрольно-пропускных пунктов, а на улицах
столицы свирепствовали многочисленные патрули,
которые, не рассуждая, заметали любого мало-мальски
подозрительного прохожего, и если учесть еще
необычайно стойкие слухи, будто город кишит шпионами,
— если учесть все это, то приходится признать: Бек
сотворил чудо. Сам же он в ответ на расспросы
товарищей лишь пожимал плечами, и лицо его при этом
приобретало какое-то не то отсутствующее, не то просто
дурацкое выражение.
Конечно, затеяв такую эскападу, Бек подвергал
себя огромному риску. Вся авантюра очень легко могла
кончиться трибуналом. Думаю, что именно
несбыточность самой задачи и спасла Бека от весьма
серьезного наказания. Но так или иначе, его не подвергли
никакому взысканию, и он как ни в чем не бывало
продолжал свое причудливое швейковское существование
в нашей роте, где-то на грани умышленной
непосредственности и мнимой наивности. Казалось, он
пытается таким способом перехитрить свою судьбу.
Однако молва о "бравом солдате Беке"
распространилась по всей дивизии. Его популярность
приобрела неслыханные размеры. На него приходили
смотреть из других батальонов. На него показывали
пальцем, говоря: "Это тот самый боец Бек..." Нет ничего
удивительного, что он стал душой нашей роты.
Война шла уже недели две. "Рядовой,
необученный, ограниченно годный в военное время" —
так значилось в моем военном билете. Я два раза