Письма Амины
Шрифт:
24
На следующий день я просыпаюсь уже за полдень. Снотворное еще не выветрилось, но психоз прошел. Выпиваю полный кофейник крепкого кофе. Пытаюсь преодолеть действие снотворного: хожу по квартире, хожу вверх и вниз по лестницами, между гостиной и кухней, обратно в спальню, затем снова на кухню. Принимаю холодную ванну и одеваюсь.
Пойду пешком. Идти далеко, но погода хорошая, а после вчерашнего приступа я боюсь рисковать. Не доверяю автобусам. Или себе.
Короткая дорожка, по обеим сторонам изгородь. Дорожка ведет к маленькой
— Извините.
Еще пара щелчков мышкой, и она дружелюбно на меня смотрит:
— Мужчинам здесь находиться запрещено.
— Я ищу одну девушку.
— К сожалению, не могу вам помочь.
Из правой двери выходит молодая азиатка. У нее на лице большой синяк, голубой, но уже начавший лиловеть. Увидев меня, она снова исчезает за дверью.
— К вам, вероятно, обращалась девушка по имени Амина, турчанка.
— К сожалению, я не могу вам помочь, мужчинам здесь находиться запрещено.
— Я ее друг.
— К сожалению, таковы наши правила.
Она смотрит куда-то через мое плечо, и только теперь я замечаю охранника, она, видно, сидела у двери. Здоровая светловолосая женщина, возраст примерно между тридцатью и сорока, в униформе, с большой грудью, оттопыривающей синюю ткань.
— Я просто хочу узнать, есть ли у вас ее адрес, ее новый адрес.
— Я не могу вам помочь, вынуждена попросить вас уйти. Как я уже сказала, мужчинам здесь находиться запрещено.
Одну руку охранница кладет мне на плечо, а другой берет за локоть. Всего только легкое прикосновение.
— Я просто хочу знать, что с ней случилось.
Женщина за стойкой снова поворачивается к компьютеру. Захват усиливается, и охранница ведет меня к двери. Положив руку на спину, не толкая, а всего лишь подсказывая направление, не грубо, но очень профессионально. Я не сопротивляюсь, я умею слушаться, я приучен делать, что говорят, я знаю, что в противном случае может произойти. Она открывает дверь и выводит меня. Встает перед дверью, скрестив руки на груди.
— Я просто хотел…
— Мы не можем вам помочь. Вы слышали, что она сказала?
— Но я не хочу ничего плохого, я…
— Идите домой. Если у девушки есть желание поговорить с вами, она сама вам позвонит.
— У нее нет моего телефона. Как она мне позвонит, если у нее нет…
— Лучше идите домой.
Я размышляю: может, есть волшебные слова, которые заставят ее понять, что я не бывший муж или любовник. Сезам, откройся. Она машет рукой: прогоняет, как собаку. Затем входит в здание и закрывает за собой дверь.
Бреду прочь. По асфальтированной площадке. Мне сказали, что делать. Затем поворачиваю. В дверь. Три быстрых прыжка к стойке, женщина испуганно на меня смотрит, словно я хочу дотянуться до нее и ударить.
— Я
Охранница уже рядом, заламывает мне руку. Она сильнее, чем я думал. Больше ничего сказать я не успеваю, потому что она разворачивает меня, и мы снова идем к выходу. Она толкает дверь ногой. Выйдя на улицу, пихает меня в спину так, что я падаю. Надеюсь, об Амине здесь заботились с таким же рвением.
— Если еще не дошло: катись отсюда, пока мы не позвонили в полицию.
Она уходит, закрывает за собой дверь. Я встаю, отряхиваю руки и лицо от гравия. Такие сволочи эти камешки: прямо под кожу проникают, ну как в детстве, когда упадешь с велосипеда.
Иду обратно, к двери.
25
Я стою перед дверью Анны. Глаз дергает, вижу с трудом. Стучу в дверь — никто не отвечает. Я нашел ее адрес на старой открытке. Снова стучу, дверь открывается, в проеме стоит Анна. В черной футболке с пятнами свежей краски, с отросшими волосами, светлые дреды похожи на пряжу. Сначала она смотрит удивленно, затем узнает меня. Несколько раз называет по имени, притягивает и крепко обнимает.
— Янус… О черт, теперь ты в краске.
— Не страшно.
Говорить больно.
— Что с тобой случилось, ты сбежал?
— Нет-нет, меня выписали.
— Ты подрался?
— Нет… Я расскажу.
Маленькая прихожая ведет в большую мансарду, превращенную в мастерскую. К наклонным стенам прислонены картины, посредине стоит большой мольберт с еще влажным от краски холстом. На оциклеванных досках пола пятна краски. Повсюду грязные кофейные чашки и винные бокалы.
— Ты садись, я сейчас тобой займусь.
Она пододвигает ко мне табурет и исчезает в другой комнате. Я вынимаю из кармана сигареты: большая часть сломана, но мне удается найти одну, которая просто согнута. Эта сигарета напоминает мне о рекламных кампаниях, ну таких, в них еще курильщиков пугают импотенцией. Анна возвращается с пакетом голубых ватных шариков и бутылочкой с прозрачной жидкостью.
— Будет немного больно, но, если не обработать, может начаться воспаление.
Она смачивает пару ватных шариков в жидкости и протирает мне лоб. Затем бровь, очень осторожно. Она встает так, что мои колени оказываются у нее между ног, совсем как мама, когда та, бывало, стригла меня, маленького. Бровь щиплет, я сжимаю зубы. Давно я не находился так близко к девушке.
— У меня когда-то была подруга. Тусовалась с панками в Доме молодежи. И вот она попросила своего парня сделать ей пирсинг между бровями. Ну, ты знаешь технологию: иголка, кубик льда и вперед. Сначала все было хорошо, но потом началось воспаление, и две недели она ходила со здоровенным рогом между глаз.
Думаю, она рассказывает это, чтобы я не фиксировался на боли. Она выкидывает ватку.
— С бровью тебе повезло, похоже, зашивать не придется.
— А у тебя, наверное, и иголка с ниткой имеется?
Она больше не спрашивает, что случилось. И уже за одно это зарабатывает кучу очков. Берет новую ватку, слегка смачивает. Осторожно протирает мне ухо. Очень жжется.
— А здесь ничего себе…
— Да, нормально, вполне подходящее место для работы… Это мой… как, блин, это называется… мой импресарио, это он нашел.