Письма Григория Сковороды Михаилу Ковалинскому
Шрифт:
Дай мне новое сердце, слова новые, руку новую!
Освободи меня из пещеры, где находится эта жалкая толпа!
Приобщи меня к небожителям, которым сияет новая земля!
Дражайший Михаил!
Эти стишки мне показались не лишенными приятности. Когда я в этот священный день, который является целью и вестник всех праздников, размышлял о священных предметах, относящихся к благочестивым изречениям, эти стихи на меня подействовали, то есть побудили душу к благочестию. Поэтому я решил их сообщить и тебе, моему другу и ревнителю науки, а еще более - благочестия, которое одно делает человека счастливым. Если моряк своими морскими речами обменивается с моряком, купец - с купцом, солдат - с солдатом охотно беседуют, то неужели тот, кто отдается благочестию и полезным наукам, будет нем с тем, кто занимается тем же и является его другом? О, так не может быть! Однако обрати внимание не на изящество слов, почти ничтожное, а на то, мыслим ли мы достаточно благочестиво, на силу высказанных мыслей, - определяй вкус
К тебе весьма расположенный Григорий Саввич
44
[Вторая половина мая - начало июня 1763 г.]
Более всех любимый друг Михаил!
После вечерней молитвы я имею большое желание возобновить вчерашнюю прогулку. По выходе из храма направляйся ко мне или следуй прямо вчерашней живописной долиной по тем низменным местам, по каким мы вчера возвращались, идя так медленно, чтобы я мог за тобою следовать. Я приведу с собою и большую часть хора, то есть моих певчих - мальчиков. Возьму и того автора, дарование которого мне доставляет величайшее удовольствие. Действительно, он так мудр и вдобавок так остроумно срывает маску с этой прелестнейшей и презреннейшей блудницы, то есть этого мира. Но допустим, что он, [мир] такой, за которого его обычно принимают. Однако мудрец должен и из навоза выбирать золото. Разве Христос для грешных падение, а не воскресение? Разве чистым не все чисто? Но что я его тебе хвалю? Не будем походить на того напыщенного и напитанного глупой философией схоласта, который смеялся над эпиграммойизвестной надписью... Я скажу только вот что: никто остроумнее, полнее и полезнее не показывал скрытую от глаз нечистоту мира. Таких, как ты, сов он наделяет зрением: "Дажд премудрому вину" и проч. Следующие слова Теренция, по-видимому, на то же указывают: извлекай из опыта других то, что тебе будет полезно. Против воли кончаю. Об этих предметах следует рассуждать ночью и днем. Написал стихи и для Николая: в них мы достаточно показываем обманчивые прелести мира.
Будь здоров, дражайший!
Твой Григорий Саввич
45
Харьков[Вторая половина нюня 1763 г.
Тезис: Мудрец скромен
Если кто либо, будучи допущен к святыням изящных муз, не вполне к ним приобщился, но лишь, как говорится, краями губ вкусил от этой подлинной мудрости, такой человек, по крайней мере по моему мнению, не может не быть скромен.
И это не удивительно. Как глупость есть мать всех пороков, в том числе и высокомерия, которому свойственно домогаться и бремени сверх силы, и почести сверх достоинства, и славы сверх заслуги, так мудрость есть подлинная родительница как прочих добродетелей, так и скромности, которая, меряя себя, как говорится, своей собственной меркой скорее спускается вниз, чем возносится вверх.
Прекрасно у Плутарха в его нравоучительных сочинениях наряду со многим другим написано следующее: "Земледельцы, - говорит он, - с удовольствием видят колосья, наклоненные к земле; те же колосья, которые по своей легкости поднимаются вверх, считают пустыми и вымолоченными. Ибо подобно тому как пшеничные колосья без зерен легко поднимаются среди других, полные же и тяжелые, прячась, опускаются вниз, - так и среди людей, кто наиболее пуст и лишен серьезности, тот более всего стремится к почестям и отличается дерзостью, имеет лицо и походку, исполненную надменности и презрения, не щадящего никого".
Ввиду этого я никак не могу допустить, будто благоразумен тот, кто лишен скромности, и что не обладает добрым и здравым разумом тот, спутницей которого является эта любезная и приятная добродетель.
Счастливейший филолог Михаил, здравствуй!
Итак, целых три дня мы молчали. Но возместим молчание. Экзаменуя юношей, я вынужден был сам омолодиться и писать по правилам то, что называют польза. Посылаю ее тебе в качестве лидийского камня. Если пе понравится, то прими во внимание, что я никогда не занимался правилами ораторов, если же ты ее найдешь не совсем нелепой, то отнеси это на счет старых книг, которые, как ты знаешь, я усердно изучаю. Что касается твоей пословицы:"абыся курыло", то она меня замучила: почти все три дня я ею занимаюсь. Но прежде всего прими во внимание следующее: не обязательно у греков или римлян вошло в пословицу то, что вошло у нас. Поэтому не в форме пословицы, я полагаю, ты так вполне удовлетворительно можешь сказать: мне довольно тени, названия и подобия. Греки пословицу выражают образно. Наша пословица в данном случае говорит, что достаточно дыма, хотя бы до пламени дело не дошло.Таким образом, и здесь тень вместо тела, знак вместо вещи. Но вот тебе и пословица: dicis gratia, как ты сказал бы: dicationis gratia, как говорится, для виду, когда что нибудь делается на скорую руку, - способ выражения у плохих исполнителей религиозных обрядов, которые часто в храме жертвуют Богу не то, что его достойно, но лишь бы иметь знак, что они пожертвовали.
Будь здоров, мой дорогой!
Твой Григорий Саввич
46
[Конец июня 1763 г.]
Драгоценнейший друг мой Михаил!
Кто такой был этот Демонакс (греческий философ), для меня еще не ясно. Предполагаю только, что он был спартанец, каковой род людей не столько отличался красноречием, сколько остроумием и преданностью добродетели. Но что он был за человек, я вижу уже по его изречению, которое мне очень нравится. Вот оно: "На чужих примерах учи самого себя и будешь не чувствителен к бедам", то есть не потерпишь бедствий. Ибо первое его изречение, я полагаю, ты знаешь: в нем он порицает: Те, которые слишком много занимаются вселенной, а о своих бесчинствах и не думают. Что касается ранее приведенного изречения (о последнем мы будем говорить в другом месте), то поразительно, как все мы против него грешим. Ибо если бы мы, как говорит Теренций, учились на опыте других, извлекая из него нам полезное, и если бы мы всматривались в жизнь других, как в зеркало, то гораздо менее к нам было бы применимо изречение: "опыт - наставник глупцов". Такое поведение, помимо того что оно очень полезно, доставляет нам также чрезвычайно приятное зрелище и составляет значительную долю умозрения тех мудрых людей, которые, как говорится, плавая в гавани, используя чужие несчастия, подобны гомеровским богам, которые с небес радуются не тому, что с другими что либо произошло, а тому, что видят себя непричастными к этим бедствиям, находящимися в безопасности. Ибо к чему нам эти великолепные зрелища язычников? Разве мир и народ не лучшее зрелище, к тому же бесплатное наподобие известного Пифагоровского торжища. Ты увидишь, как один стенает под тяжестью долгов, другой мучается честолюбием, третий - скупостью, четвертый - нездоровым желанием изучить вздорные вещи. И кто их всех перечислит? Объясни понятие души, и ты убедишься. Я тем охотнее об этом сказал, что приближаются и скоро наступят каникулы, подстерегает скука. Если против нее ты не вооружишься, то берегись, чтобы эта скотина не столкнула тебя не с моста, как говорят, а с добродетели.
Будь здоров, дражайший! Теперь мы очень легко будем друг с другом видеться и при случае поговорим.
47
Харьков 7 июля 1763 г.
Драгоценнейший друг Михаил!
Чем занят теперь твой быстрый ум?
Где он у тебя блуждает?
Чего он желает, к чему стремится, чего избегает?
Действует ли он уверенно или колеблется?
Если он действует уверенно и свято, ты блажен.
Если колеблется, то и ты колеблешься.
Где сердце вздымается колебаниями,
Там царят отвращение и скука.
Моряк не поет, но, теряя спокойствие, боится,
Когда беснуются морские волны,
Когда бешеный Австр (южный ветер в Италии)вздымает Адриатику,
И моряк теряет управление кораблем.
Наш ум никогда не остается праздным;
Он всегда любит чем нибудь заниматься.
Если не найдет хорошего занятия,
Он обратится к дурному.
Снабжай его тем, чтоб он мог славно потрудиться,
Но прекрасным
И не слишком многим.
Так ты можешь избежать злейшей тоски
И достичь сладкой жизни.
Прекращаю писать стихи, ибо мне кажется, будто я из камня выжимаю воду. Лучше прозою что нибудь.
Ты же нам пиши, если сам не придешь. Прежде чем я отправлюсь, имею намерение использовать время для беседы с тобою. Ты свободен, я тоже. Ты занимаешься наукой, я до некоторой степени тоже. Ты с удовольствием меня слушаешь, я охотно говорю. В чем же дело? Если ты не придаешь значения месту, где бы мы могли обычным образом болтать, пошли мальчика к нам - если он свободен - договориться. Ибо не всегда будет лето...
Будь здоров, мой дорогой!
Твой Григорий Саввич
Чернь пьянствует, а мы не поговорим о порядочных предметах? Как это так?
1763 года, июля 7-го дня
48
[1763 г.]
Здравствуй, желание мое, забота и услада души моей, Михаил драгоценнейший!
Подобно тому как музыкальный инструмент, если мы его слушаем издали, кажется для нашего слуха приятнее, так беседа с отсутствующим другом обыкновенно бывает намного приятнее, чем с присутствующим. Особенно с тобой у меня получается так, что я тогда более люблю тебя и стремлюсь к твоей приятнейшей беседе, когда отсутствую и когда без участия тела душа с душою безмолвно и бестелесно беседует и проводит вместе время. Тогда никакое расстояние и никакое пресыщение не уменьшают сладости, а, напротив, ее увеличивают, наслаждение все более и более возрастает, ибо совсем иное положение и состояние невидимого, чем телесного и тленного. Эти соображения не последнее место занимают среди тех, которыми я обычно смягчаю житейские невзгоды. Ибо что приятнее, слаще и живительнее, чем любовь? Разве мне не представляются подлинно лишенными солнца и даже мертвыми те, кто лишен любви, и я нисколько не удивляюсь, если сам Бог называется Любовью.