Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков
Шрифт:
Все эти факты, связанные с появлением "Системы природы", показывают, в каких условиях приходилось Гольбаху и его друзьям совершать свое благородное дело борьбы против феодальной, религиозной идеологии, против обскурантизма, мракобесия дворянско-церковных кругов, стремившихся увековечить ненавистный народу "старый порядок". Изданный в апреле 1757 г. правительственный декрет под страхом смертной казни воспрещал "сочинять, печатать и распространять в публике сочинения, направленные против религии, королевской власти и общественного спокойствия". (Цит. По кн.: П. Ардашев, "Администрация и общественное мнение во Франции перед революцией", Киев, 1905. Десять лет спустя, в марте 1767 г., королевская декларация вновь предписывала "полное молчание касательно всего, что относится к религии" (Ардашев), имея, конечно,
Хотя законы эти и не всегда применялись по всей форме, а в ряде случаев просветители-энциклопедисты ограждались от них влиятельными покровителями, вроде, например, полицейского чиновника по делам печати Мальзерба, Гольбах и его друзья, тем не менее, имели все основания для строгой конспирации в своей литературно-атеистической деятельности. К этому вынуждали их и пример Дидро, которому уже довелось испытать заключение в Венсенском замке, и длинный список запрещенных и сожженных вольнодумных книг, и обыски, которым подвергались они сами в качестве издателей "Энциклопедии", наконец - строжайшая цензура государственного совета, парижского парламента, Сорбонны, католической церкви и лично короля.
Ни одно прижизненное издание Гольбаха не вышло под его собственным именем и не печаталось во Франции. С соблюдением всяких предосторожностей рукописи отправлялись Нежоном в Амстердам, в типографию Марка-Михаила Рея, которая главным образом и обслуживала энциклопедистов гольбаховского круга. На титульных листах местом издания значился обычно Лондон, да и год не всегда соответствовал действительности. Авторство зачастую приписывалось кому-либо из умерших ученых или вовсе не указывалось, причем в "Предуведомлении" ради маскировки давалась какая-нибудь выдуманная история происхождения книги. Имея в виду Гольбаха и его друзей, философ Гримм остроумно писал, что для них "покойный г. Фрере и покойный г. Буланже являются двумя добрыми душами, позволяющими находить у себя в бумагах все то, что им не хотелось бы, чтобы было обнаружено в их собственных".
За именем умершего в 1759 г. участника "Энциклопедии" философа Буланже Гольбах скрыл "Разоблаченное христианство" и "Критическое рассмотрение жизни и писаний святого Павла". Свою "Священную заразу" он приписал английским деистам XVII века Тренчерду и Гордону. "Карманное богословие" было объявлено сочинением аббата Бернье. Автором "Системы природы" был показан скончавшийся за десять лет до того секретарь академии Мирабо, отец известного деятеля французской революции. Лишь в 1821 г. этот основной труд Гольбаха впервые вышел в свет под именем автора, вообще же тайна его авторства - причем не полностью и не во всем точно - раскрылась только в 1798 г., когда Нежон опубликовал перечень гольбаховских работ. При жизни Гольбаха в эту тайну были посвящены даже далеко не все завсегдатаи салона на улице Сен-Рош,- вернее, знали ее лишь несколько самых близких к нему людей: Дидро, Нежон, Лагранж, Гельвеции, быть может, доктор Ру и Гримм. Неудивительно, что все это повело ко множеству разногласий о принадлежности Гольбаху тех или иных произведений и об участии в их создании его ближайших друзей. И по сей день не разрешены окончательно некоторые сомнения в этих вопросах.
Приняв указанные меры предосторожности, Гольбах и его сотрудники могли более или менее спокойно продолжать свой поход против религиозного мракобесия и поповщины. Несмотря на все старания обнаружить главного виновника опасных сочинений, королевским и церковным властям приходилось довольствоваться репрессиями против самих книг. Упомянутый приговор парижского парламента касался не только "Системы природы", но и двух других гольбаховских произведений - "Священной заразы" и "Разоблаченного христианства". Последнее подвергалось сожжению еще раньше - в 1768 г. В 1774 г. та же участь постигла "Здравый смысл", а два года спустя "Карманное богословие". Наряду с "Системой природы" антирелигиозные памфлеты Гольбаха были в разное время включены в папский "Индекс". Но если сам Гольбах тем или иным способом ускользал от полицейских ищеек, далеко не всегда это удавалось читателям и распространителям его книг. В письме к Софи Воллан Дидро с горечью рассказывал об одном юноше, который получил у разносчика книг два экземпляра запретного "Разоблаченного христианства" и имел неосторожность продать один
После "Системы природы" и "Здравого смысла" интерес Гольбаха к критике религии значительно ослаб, и его суждения по религиозному вопросу уже не отличались прежней воинственностью. Возможно, что здесь отчасти сказалось размежевание сил, наметившееся в гольбаховском кружке и вообще в лагере просветителей в начале 70-х годов; поводом к этому послужила "Система природы", а причиной - дальнейшее обострение классовых противоречий в стране, уже приближавшейся к революции. Да и кроме того Гольбах и его друзья едва ли могли, оставаясь на уровне материализма своей эпохи, добавить еще что-либо существенное к той критике религии и церкви, которая содержалась в их прежних произведениях.
Последние работы Гольбаха посвящены главным образом нравственным проблемам. И если его "Социальная система" ("Le systeme sociale"), вышедшая в 1773 г., по духу еще примыкает к "Системе природы", то на следующих сочинениях - "Естественной политике" (1773), "Универсальной нравственности" (1776), "Этократии" (1776) и посмертных "Элементах всеобщей морали" (1790) -лежит печать абстрактного Морализирования, преподанного в виде педантичных наставлений.
Скончался Гольбах 21- января 1789 г., не дожив лишь нескольких месяцев до революции, в идейной подготовке которой он принимал столь деятельное участие. Похоронили его рядом с Дидро. Их могилы не сохранились. 9 февраля в "Journal de Paris" появился некролог, написанный Нежоном, который дал яркий образ своего учителя и друга.
Нет такой клеветы, какую на протяжении веков не возводила бы церковь на вольнодумцев и атеистов, проклиная их, обвиняя во всех грехах и прежде всего в аморализме, якобы свойственном людям, отвергнувшим религию. История атеизма начисто опровергает эти измышления обскурантов. Образ Гольбаха страстного богоборца, беспощадного обличителя всех и всяческих суеверий вызывает в нас чувство глубокого уважения. Пытливая мысль сочеталась у него с большим, любящим сердцем, в котором, по словам Дидро, звучали "струны, способные иногда перевернуть душу" 1.
Друзья в один голос отмечали в Гольбахе мягкость, душевное спокойствие, необычайную простоту и обходительность, непринужденную веселость, омрачавшуюся всякий раз, когда речь заходила о тирании и церкви. "Никто,- писал Нежон в некрологе о Гольбахе,- не был столь общительным, как барон Гольбах; никто не проявлял более живого и искреннего интереса к прогрессу разума, не трудился так усердно и деятельно над способами его ускорения". Его эрудиция и память поражали всех.
"Какую бы систему ни придумало мое воображение, - шутливо говорил Дидро, - я уверен, что мой друг Гольбах подыщет мне факты и авторитетные мнения для ее обоснования". В том же духе высказывался о Гольбахе соредактор гриммовских "Корреспонденции" Мейстер, который писал: "Никогда не встречал человека, более ученого и разносторонне образованного" и к тому же "никогда не видел, чтобы он выказывал хоть немного гордости или желания обратить на себя внимание".
Гольбаху, не напечатавшему ни одного сочинения под собственным именем, было чуждо авторское честолюбие. Он на идейной почве сталкивался со многими противниками, в том числе и из лагеря просветителей, но не имел среди них ни одного личного врага. Несогласие с атеистическими воззрениями Гольбаха не мешало Руссо признавать его моральное превосходство над многими защитниками идеи бога. Отсутствие тесных отношений и полного единомыслия в вопросах философии и религии не помешало Гольбаху и Вольтеру отнестись с высоким уважением друг к другу при свидании в 1778 г., когда "фернейский патриарх" вернулся в Париж и Гольбах, как передает Нежон, пожелал "увидеть этого замечательного человека, создавшего столько шедевров всякого рода". "Как только Вольтеру доложили о нем,- продолжает Нежон,- он поспешил к нему навстречу и сказал с той живостью, какую вкладывал во все, что интересовало его: "Я рад вас видеть, сударь, я давно знаю вас по вашей репутации; вы один из тех людей, чьей дружбы и уважения я очень желал"" (1).