Письма мертвой королеве
Шрифт:
Любопытная Рататоск не умела долго сердиться.
— Так какое горе-горькое заливали? — осведомилась она. Фенрир оторвался от обгладываемой куриной ноги и наставительно поднял замасленный палец:
— О. Как ты вовремя. Ну-ка признавайся, как ты умудрился замутить с моей сестренкой?
«А ведь верно, — прежде это соображение как-то не посещало Бальдра, несмотря на всю свою очевидность. — Хель и Фенрир — родные брат и сестра. Единокровные и единоутробные. Дети одного отца от одной матери. И у Фенрира в точности такой же взгляд, как у Локи».
— Нету ничего промеж нами, —
— Тогда чего же ты вчера развел такие страдания — мол, жить без нее не могу? — удивился Фенрир.
— Потому что я действительно жить без нее не могу, — Бальдр замялся. — Да, мы никогда больше не встречались. Но мы пересылали друг другу письма. Долго. До того лета, когда я женился на Нанне. С той поры Хель больше мне не пишет. То есть сперва я ходил к ее отцу, и к своему. Говорил, что хочу взять ее в жены.
— Хель — в жены? — Фенрир в непритворном ужасе вытаращился на собеседника, а Рататоск завздыхала и смахнула кончиком хвоста слезу. — Совсем спятил? Ты хоть догадываешься, что она такое?
— Я знаю, что она — единственная, кто мне нужен. Все прочее не имеет значения, — с достоинством ответил Бальдр. — Ваш отец просветил меня касательно того, что Хель несколько по-другому смотрит на мир, спасибо. Я же сказал, мы несколько лет обменивались посланиями. Мы писали друг другу обо всем — что мы видим вокруг, что чувствуем и как живем.
— Ах, — Рататоск всплеснула руками, — надо думать, и Один, и Локи наотрез отказали тебе?
— Локи сказал, что я не смогу даже повидаться с ней, — признался Бальдр. — И что он не будет мне помогать.
— Повидаться — это как раз нетрудно… — рассеянно бросил Фенрир. — Ну, повидаешься, а дальше что?
— И об этом твой отец тоже говорил, — Бальдр без удивления обнаружил, что помнит давнюю беседу от слова до слова, — она там, а я здесь, и так будет всегда. Если я желаю ей добра, я не должен беспокоить ее пустыми напоминаниями о мире, который ей пришлось оставить. Но это же несправедливо! — он от души треснул по столу подвернувшейся тяжелой кружкой. — Ее мнения никто не спрашивал! Ее швырнули туда, а все потому, что все так страшатся этого пророчества! Между прочим, я нарочно порылся в архиве и нашел точный список предсказания вёльвы! Там нет ни единого слова о потомстве Локи, потому как кеннинг насчет «мерзостного тролля» можно отнести к кому угодно!
— К тому же Локи не тролль, а ётун, — добавила Рататоск.
— Какая разница, — Фенрир по-собачьи встряхнулся, оживляясь. — Даже если старушка имела в виду кого-то другого, звание Погубителей мира теперь надежно прилипло к нам. Потому как это всех устраивает. А тебе, — он развернулся к Бальдру, — тебе лучше смириться и забыть. Сестренку никогда не выпустят оттуда.
— Но я не желаю мириться! — заупрямился Бальдр. — Почему я должен до конца дней оставаться рядом с постылой женщиной, к которой я не испытываю ровным счетом ничего?
— Ну так разойдитесь, — посоветовал Фенрир.
— Легко говорить! Ты хоть представляешь, какой поднимется крик и какой позор — сын Одина взял и оставил ни в чем не повинную
— Можно убежать, — предложила Рататоск, явно проникшаяся сочувствием.
— Можно убежать из Асгарда, но невозможно живому войти в Хельхейм, — разочаровал подружку Фенрир. — А умереть ты не способен. Даже если я сейчас встану и напрочь оторву твою красивую голову, ты возродишься в чертогах своего отца. С сильной головной болью, но безнадежно живым.
От отчаяния Бальдру захотелось побиться лбом о столешницу. Вместо этого он молча отодвинул свою опустевшую тарелку:
— Благодарю, хозяюшка. Пойду я, наверное…
— Фенрир! Эй, волчара, ты дома? — басовито пророкотали снизу, из трактирной залы. — Гость к тебе стучится! Впустить?
— Гость в дом — счастье в дом, — хмыкнул Фенрир и крикнул в ответ: — Впусти, отчего ж не впустить? Гостям мы завсегда рады.
По лестнице застучали каблуки. Стук был четкий, ритмичный и сильный, и Бальдром овладело нехорошее предчувствие.
Даже в обители богов и асов, где редкостная красота облика была не счастливым исключением, но обыденным порядком вещей, он выделялся и бросался в глаза. Холодное, ледяное совершенство, сохраняющее безупречность в любых обстоятельствах. Гладко зачесанные в длинный хвост русые волосы с серебристым отливом и точеное лицо. Малость тяжеловатая нижняя челюсть придавала облику вошедшего некое смутное сходство с лошадью. Усугубляемое неизменной брюзгливой складкой узких губ, вечно поджатых в недовольстве всеми Девятью Мирами разом, и надменным взглядом прозрачно-зеленых глаз. На плече, скрепляя плащ оттенка сумеречного тумана, посверкивала золотом фибула с изображением скачущего коня о восьми ногах.
— Это Слейпнир. Он смотрит на вас, как на навоз, — жизнерадостно приветствовал гостя Фенрир. — Спорим, я угадаю, зачем ты пожаловал в такую рань?
Не удостоив оборотня ответом, Слейпнир повернулся к притихшему Бальдру, ровным и спокойным тоном проговорив:
— Твоя жена весьма обеспокоена твоим затянувшимся отсутствием. Предположив худшее, она пришла со своей скорбью к Всеотцу и Фригг. Мне поручено разыскать тебя и доставить в Валяскьяльву. Идем.
— Вообще-то он у меня в гостях! — возмутился Фенрир. Личный скакун Одина одарил сводного братца столь брезгливым взглядом, словно тот и впрямь был куском навозной лепешки, прилипшей к безукоризненно чистому сапогу.
— Один желает его видеть, — холодно повторил Слейпнир.
— А я вовсе не желаю его видеть, — отважился возразить Бальдр. — Я не малый ребенок, который не может шагу ступить, не цепляясь за материнскую юбку. И моей жене вовсе незачем беспокоиться обо мне. Тем более, надоедать своим беспокойством моим родителям!
Фенрир яростно затряс лохматой головой, соглашаясь.
— Так что я приду к Одину тогда, когда сочту нужным, — и Бальдр решительно уселся обратно за стол. Рататоск, метнув вопросительный взгляд туда-сюда, рассудила, что драки покамест не предвидится, и поставила перед Бальдром кубок. Поразмыслила и принесла второй, для гостя.